Глава 12
Простые евреи выражают свое мнение
Давно замечено, что Герцль ничего нового, умного, в сравнении с российскими сионистами, не сказал. Он был далек от них и поначалу не читал их писаний. Все, что было у Герцля умного, уже было сказано. (А в его книге, кстати, вовсе не все умно — много наивного). Главная мысль Герцля (как у Пинскера или Лилиенблюма) сводилась к тому, что решением еврейского вопроса может быть только еврейское государство. Это «русские» сионисты давно знали. В этом и была причина критики со стороны некоторых сионистов. Они полагали, что шум, поднятый книгой, только помешает их практической деятельности, ибо привлечет к ней излишнее внимание турок — им тогда принадлежала Земля Израиля. Герцль, в свою очередь, невысоко ставил практическую деятельность из-за ее небольшого размаха, да еще и зависевшую от милости (и продажности) турок, — следовательно, считал он, ничего дельного на тот момент она дать не могла; когда поселения достигнут серьезных размеров, турки всячески начнут этому мешать. Сперва надо добиться каких-то политических гарантий, какой-то международно признанной автономии. Так родился спор «политических» и «практических» сионистов. В этом плане надо рассматривать и конфликт Герцля с Ротшильдом. Но споры между сионистами — это были домашние ссоры, семейные. Определились, однако, два противника, с которыми борьба предстояла куда более крутая. Религиозные круги и их противоположность — ассимилированные евреи, хорошо прижившиеся в рассеянии, которые вовсе не хотели, чтобы об их еврействе напоминали (и вообще, чтобы о еврейском вопросе говорили). Что до религиозных, то атаки их были еще довольно вялыми — борьба по-настоящему разгорелась после смерти Герцля. Этому способствовало еще и то, что Герцль оказывал подчеркнутое уважение раввинам, хотя государство и предполагалось строить светское. Говорят, что популярности Герцля среди религиозных евреев много способствовала его знаменитая борода. Приличный еврей по их понятиям должен был носить бороду. Желательно конечно и пейсы, но уж борода — это был тот минимум, без которого человеку уважения не оказывали. Что до ассимилированных евреев, всех этих «немцев Моисеева вероисповедания», то тут борьба началась сразу же. И характер носила яростный. Они называли Герцля «Адмором националистов» («Адмор» — хасидский вождь), чернил не жалели и использовали против него все свое влияние. Но у Герцля против них было оружие — Макс Нордау. «Мое лучшее приобретение», — говорил о нем Герцль. Нордау имел мировую известность, и это придавало сионизму респектабельность. Многие, слышавшие о Нордау, только теперь узнали, что он еврей. Он играл во времена Герцля ту же роль, что позднее Эйнштейн[13]. Но дело решали не интеллигенция и не денежные тузы, но народные массы, и Герцль скоро почувствовал, что те на его стороне. Куда ни заносило его в ходе дипломатических переговоров — в лондонский Уайтчепел или на вокзал в Софии, простой еврейский люд встречал его с восторгом, с энтузиазмом, переходившим все границы. В какой-то мере этому помогали его царственная внешность и аристократические манеры, умение производить эффект. После выхода «Еврейского государства» враждебно настроенные венские ассимиляторы дали Герцлю презрительную, ироническую кличку: «Будущий еврейский царь». И вдруг оказалось, что простой люд зачастую в нем именно такого и видит. Сравнивали его и с Машиахом (Мессией). В чем была причина этого фантастического успеха?
13
Сионизм до Герцля был, как уже сказано, явлением локальным, распространенным лишь среди восточноевропейских ашкеназов. Но главное, критики сионизма из среды самих евреев указывали на его, если не местечковость — Одесса и Харьков не такое уж захолустье — то, по меньшей мере, на его провинциальность. Поэтому и важно было активное участие в движении всемирно известных западных интеллектуалов.