— Верно вам говорю, Дашенька.
— За что же его отказать хотят?
— Дело хозяйское, ну и подстройка под него есть маленькая, подковырка значит.
— С вашей стороны?
— Что вы! Я не такой человек, чтобы кому неприятное делать, а хозяин заметил, что за стариком блохи водятся.
— Вот оно что. А кого заместо него ставят?
— Меня!
— Вот как! Поздравляю. Тогда вы мне, наверно, браслетку купите?
— Беспременно.
— Прощай, меня зовут! — спохватилась горничная.
— А что вы мне обещали?
— Обещанного три года ждут.
— Хитрая вы! Ну, я тоже не упущу своего!
Раздался звук поцелуя, и швейцар вскочил со своего стула.
— Тут нужно одно из двух: или целоваться, или лестницу подметать! — крикнул он.
Горничная ахнула и юркнула в свою квартиру, а Дементьев с испугом схватился за щетку и принялся за дело.
Этот инцидент был передан Савельичем Никонову, который и решил немедленно избавиться от своего подручного.
На другой день Матвей был уволен.
Кроме полученного жалованья, у него было сбережено немало «чайных» денег, так как он был мужик аккуратный и запасливый. Поселившись неподалеку, Матвей ловко повел интригу против Петра Никонова, в чем много способствовали бегавшие к нему влюбленные горничные. На бедного Никонова посыпались разные неприятности и подвохи. Наконец все это надоело ему, и старик, плюнув на все, взял у домовладельца расчет и перешел на другое, заранее рекомендованное ему место.
Понадобился новый старший дворник, о чем Дементьев прекрасно знал. На следующее утро по уходе Никонова Матвей пошел поджидать выхода барина, который аккуратно в десять часов выходил на службу.
— Ну что, как? — спросил его Савельич.
— Какие наши дела, знамо, не важные, — ответил Матвей.
— Никак пришел на место проситься?
— Отчего бы и не так. Кажись, у меня было все в опрятности.
Швейцар ехидно усмехнулся.
— Еще бы! — сказал он. — Всем угодил: и Дашенькам, и Машенькам, и Дунечкам.
Дементьев тоже усмехнулся.
— На этот счет охулки на руку не положим, — ответил он.
— Ну ладно, ступай, нам не жалко.
Павел Михайлович Бухтояров, держа под мышкой портфель, медленно сходил по ступеням лестницы. Пока швейцар отворял ему дверь, Дементьев, чтобы угодить домовладельцу, бросился нанимать извозчика.
— Не оставьте, ваше скородие, вашею милостью! — сказал он, сняв шапку и низко кланяясь.
— А отчего тебя отказал Никонов? — спросил барин.
Матвей слегка смешался от этого неожиданного вопроса.
— Видит Бог и добрые люди, — сказал он, — что я честно и исправно исполнял свои обязанности, все мною довольны были. А отказал это он меня сам не знает за что, — управлюсь, говорит.
— Ну ладно, иди и скажи управляющему, что я тебя принимаю в старшие дворники.
Хозяин уехал, а Матвей, не чувствуя под собой ног, бросился чуть не бегом в контору.
Управляющий был там и, увидя входившего Дементьева, хмуро и сердито взглянул на него.
В душе он терпеть не мог этого балованного красавца, отлично понимая, из-за чего Никонов, человек вообще хороший и строго честный, должен был покинуть свое место.
— Здравия желаем, Павел Иванович, — кланялся Матвей, стоя у порога конторы.
— Что тебе? — послышался суровый вопрос.
— К вашей милости объявиться.
— Как это объявиться?
— Барин определили меня к себе старшим дворником и приказали объявиться.
— Гм… старшим! Я тут, братец, ничего не знаю, сам мне ничего не говорил.
— Это верно-с… Извольте спросить у свицара.
— Ладно! Приходи после четырех часов, когда сам обедать будет.
— Слушаю-с.
— Упросился, сволочь этакая, — проворчал управляющий, после того, когда новоиспеченный «старший» вышел из конторы. — Ну ладно, не долго тут поцарствуешь!
Он и предполагать не мог, что долго или коротко, но Дементьев сживет его самого.
Прошло после этого года полтора.
В продолжение этого времени «маленький комендант», как шутя называли жильцы этого дома Дементьева, повел дело на чистоту. Повсюду: на дворе, на лестницах, на чердаке и везде, куда мог проникнуть хозяйский глаз, царила образцовая чистота и порядок. Управляющий Бухтоярова совал свой нос повсюду, чтобы привязаться за что-нибудь к ненавистному дворнику, но ничего такого не находил. Дементьев был вполне безупречен. Но зато не легко было его подручным. Сам он почти ничего не делал, и вся забота его состояла в том, чтобы исправно получать с квартир доходы и изобретать средство для получения «на чай», беззастенчиво облагая этим налогом извозчиков, татар, тряпичников, зеленщиков, мясников и чуть ли не кошек и собак. Подручным (их было трое) платил он мало, но работать заставлял много, почему они подолгу у него не заживались, так как это были большею частью люди без места и рады были работать из-за куска хлеба, пока не отыщется какое-нибудь дело.