За дверями послышался кашель и затем шлепанье туфель.
— Кто там? — послышался грубый голос.
— Это я-с, управляющий!
— Сейчас.
Отворил дверь высокий человек, средних лет, одетый в халат и туфли на босу ногу. Он посмотрел мрачно, несмотря на то что ничего уродливого в его лице не было.
Он посторонился, чтобы дать дорогу пришедшим, и затем затворил дверь, глядя с недоумением на этих двух похожих друг на друга людей. Они пошли в небольшую кухню, в которой топилась плита и на ней кипело что-то в небольшом котелке. У окна был обыкновенный кухонный стол и около него две табуретки, на столе находились чайник и стакан с только что налитым горячим чаем. Тут же лежали намасленная чухонским маслом булка, само масло, свернутое в бумаге, недопитая сороковка и большая рюмка, два яйца и с фунт колбасы.
— Позвольте вам представить нового дворника, — сказал Матвей, кивая головой на брата.
— А… новый дворник, — произнес Ковалев, смотря то на одного, то на другого. — Это интересно!
— Чем интересно, позвольте спросить?
— Такое сходство, черт возьми. Редко бывают такие случаи, чтобы дворник так походил на управляющего.
— Мы родные братья, — сказал Матвей.
— А, братья! Но и родные братья не всегда походят друг на друга… Наверно, и водку пьете совершенно одинаково?
Братья с улыбкой переглянулись между собой.
— Я вас понял! — воскликнул Ковалев, не дожидаясь ответа. — Садитесь и хватим по такому случаю по единой. Что вы смотрите на бутылку, думаете, не хватит, найдется еще! Садитесь, пожалуйста, не церемоньтесь…
Ковалев почти что насильно посадил их на обе табуретки и сам почти выбежал из кухни.
— Удобно ли это будет? — спросил тихо Иван.
— Что ж из этого? По крайности, мы кое-что и расспросим у него, — еще тише ответил Матвей. — Видишь, он малость выпивши, а такие люди больше откровенны.
Ковалев вновь появился, волоча за собою стул и держа под мышкой большой бумажный сверток, а в руке — полбутылки.
— Вы уж меня извините, — сказал он. — Я человек одинокий, бабы у меня не водится, потому щи варить для меня или там стряпать некому. Чем богат, тем и рад…
Он сел на стул и начал развертывать сверток.
— Да, однем вам плохо, — согласился Матвей. — И даже квартиру держать одному невыгодно, вот комнату бы…
— А почему вы знаете, что мне нужна одна только комната?
— Опять-таки из одиночества, а в комнате, глядишь, и хозяйка бы посмотрела за вами, приготовила бы кушанье, чаю заварила бы.
— Да, это недурно для кого-нибудь другого, только не для меня, но какая хорошая хозяйка ни будь, все-таки мешала бы мне во всем, совавши свой нос не в свое дело, ну хотя бы под видом участия к моей особе.
А вообще, как это ни странно вам покажется, люблю быть совершенно один. Если я живу не где-нибудь в лесу или в пустыне, то только из-за того, что там нельзя достать ни водочки, ни такого вкусного каплуна, как вот этот… Шутка ли сказать, цена ему три рубля! — Он торжественно показал вынутого из свертка каплуна. Затем полез в стол, вынул тарелки и еще две рюмки.
— Видите, какая благодать одному-три! Ну-с, приступим.
Ковалев налил три рюмки, и все трое выпили.
— Благодарим покорно! — сказал Матвей, вставая. За ним последовал брат.
— Да что вы, еще по рюмочке.
— Спасибо. Быть может, дровец не прикажете ли?
— Нет, не надо, — сухо ответил Ковалев.
— Тогда прощения просим!
«Начальство» ушло. Ковалев бросился запирать двери.
Глава IV
Он не один!
КОВАЛЕВ, ЗАПЕРЕВ ПЛОТНО на крючок двери, постоял несколько минут, прислушиваясь до тех пор, пока совершенно не смолкли шаги уходящих.
— Ушли? — послышался позади его голос.
— Ушли, — ответил Ковалев, оборачиваясь.
Перед ним стоял среднего роста человек с насмешливым выражением лица.
Это был молодой человек лет около двадцати пяти. Он был довольно красив, только на лице его было заметно утомление от пережитой дурной жизни.
О, если бы кто-нибудь узнал про него, кто он такой, тогда, наверное, весь дом Бухтояровых был бы оцеплен жандармами и полицейскими.
Да, это был разбойник Ланцов, но не тот, который был за полсотни лет раньше его, про которого сложилась народная песня: