Махмет довольно быстро усадил нас в одну из спасательных шлюпок и спустил в море с помощью лебедки. Мы с Ангусом начали грести изо всех сил! Увидели, что члены экипажа садятся в другую шлюпку. Наверное, мы проплыли несколько сотен ярдов, когда увидели, что судно утонуло. Думаю, я никогда не видел столь ужасающего зрелища. Одно мгновение нос корабля и крыша рубки оставались над водой, а потом над кораблем поднялся огромный вал, и всю посудину за несколько секунд поглотила бездна. Несколько пятен пены и кусок спасательного жилета остался на поверхности воды там, где за несколько минут до того плавала яхта водоизмещением двенадцать тонн.
Мы оставались в спасательной шлюпке в море до полудня следующего дня. Мы с Ангусом уже начали переживать, хватит ли нам запасов пищи, но Махмет сохранял исключительную невозмутимость. Пока мы съели пропитанные водой бисквиты и мясной рулет в жестянках из своих запасов, а потом нас подобрала великолепная яхта, которая, как оказалось, принадлежала Махмету. Он плыл на юг, чтобы сесть на эту яхту в Генуе, но капитан яхты догадался поплыть на север, когда услышал о катастрофе, постигшей 'Лебедя'. Нас отвели в каюту, где мы крепко проспали весь день, поскольку не очень-то спали накануне. Проснувшись, обнаружили, что стоим на якоре у неизвестного нам побережья. Огромный нубиец передал нам приглашение присоединиться к Махмету за обедом на берегу. Нас посадили в небольшую моторную лодку, отвезли на берег и провели к огромной палатке, установленной на песке.
Дальше была сказка из 'Тысяча и одной ночи'. Девушки с глазами серн в надушенных платьях приносили рахат-лукум в ароматных шкатулках, жареных колибри, засахаренный виноград и вино с мёдом - ужасающие угощения - и крошечные чашечки мутного кофе. Шелка целовали землю. Наш хозяин поднял руки и начал хлопать в ладоши - один раз - два раза - три раза, и на третий раз за шторой раздались звуки арфы.
Эдвард поднял руки и хлопнул в ладоши, сделал паузу, хлопнул в ладоши, сделал паузу, снова хлопнул в ладоши, а потом нежно погладил воздух правой рукой в волнообразном движении, напоминающем звуки арфы.
- Но дорогие гости! Вы ведь ничего не едите! - воскликнул он. - Попробуйте колибри, уверяю вас, они превосходны. Или кусочек ягненка? И вы должны, просто обязаны попробовать сыр из кобыльего молока, это - особое блюдо моего народа, деликатес. Фатима! Проследи, чтобы этому господину подали сыр!
Мария положила одну ногу на другую, подвинулась, отвела назад локти. Иногда ее слегка выводила из себя привычка Эдварда прерывать разговор анекдотом, но она считала, что виной тому просто спонтанный импульс. А вот это механическое повторение - это было что-то совсем другое, ее это тревожило.
Вскоре мы сдались. Мы никогда больше не видели своего хозяина: утром пришел нубиец с посланием на подносе. Я взял записку, и он исчез, не произнеся ни слова. Послание от Махмета:
'Дорогие гости,
Меня неожиданно призвали дела. Так жаль, что пришлось прервать наше веселье! Вы можете распоряжаться яхтой столь долго, сколь вам это будет удобно. Сможете рассказать превосходную историю внукам! Сможете сказать им, что однажды вы попали в кораблекрушение с Синдбадом-Мореходом'.
Эдвард сделал драматическую паузу, а потом произнес имя; произнеся его, он замолчал, завершив рассказ эффектной концовкой. Потом облокотился об угол купе с едва заметной выжидающей улыбкой. Мария нервно улыбнулась в ответ. Столь хорошо отрепетированное представление, кажется, заслуживает аплодисментов больше, чем обычно. Какие варианты диалога здесь возможны? Будет ли приемлемым повторить свои комментарии, которые она сделала в прошлый раз? Узнает ли их Эдвард, поймет ли, что уже рассказывал ей эту историю? Мария почувствовала, что это спровоцирует ужасную неловкость. Она должна сказать что-то новое. В то же время, это казалось нечестным: она вынуждена импровизировать, потому что он репетировал.