Когда жертва, в ужасе натягивая штанишки и писаясь на ходу прямо в них, уносилась прочь – Церберша удовлетворённо садилась на стульчик. И кивала мне, сообщнице и свидетельнице происшедшего:
– Вот же засранцы. И откуда в людях столько дерьма? И гадят и гадят, и гадят и гадят. Гадёныши. Ишь, приспособились. Нашли себе отхожее место.
Иногда санитарку вызывали, и она очень нехотя, оглядываясь, покидала пост. В ней бурлила классовая пролетарская ненависть. Ей было больно видеть, как «гадёныши» метят её территорию.
Впрочем, она быстро возвращалась. Тревожно вглядывалась: не было ли подлых поползновений в её отсутствие? Она грозно кружила вокруг туалета, как матка вокруг гнезда.
Зачем, зачем она это делала, задавала я себе вопрос. И нашла, наконец, ответ: как мазохист, она давила на своё больное место, снова и снова причиняя себе сладкое страдание. Она уже не могла жить без этого.
Отними у неё туалет – и исчез бы смысл жизни, который расцвечивал и наполнял её скудную событиями жизнь. Она уже не могла по-другому существовать, не представляла свою жизнь без противостояния. И вся-то наша жизнь есть борьба.
Следующей точкой был кулинарный магазин. Сеть этих сдобных, ароматных, кружевных магазинчиков недавно окутала весь город. Каждый открылся с жёстким условием: чтобы проект непременно предусматривал туалет с раковиной и сушилкой.
Помню, я с восторгом писала уехавшей в Америку подруге: «И к нам пришла цивилизация!». Но не успели нарадоваться мамочки, что их малышам есть, где сполоснуть ручки и поменять подгузники…
Увы. Лишь раз гостеприимная девочка-продавщица сказала мне: «Да, да, пожалуйста».
Туалет был как игрушечка. Правда, местные остроумцы уже нацарапали на розовой панели оптимистическую цитату:
Но это был единственный раз.
Во всех остальных кулинарных магазинах входы в туалеты были тщательно замаскированы, забросаны и заложены коробками и ящиками. Или просто задвинуты мусорной урной или столиком. На просьбу убрать баррикады, продавец кивала на залежи и резонно спрашивала: «А это куда девать? Видите ведь, не повернуться».
Уже спустя месяц я прочитала в газетах Великую Новость из Государственной Думы. Что депутаты отодвинули все важные-преважные дела. И чуть ли не за одну ночь сверхсрочно приняли актуальнейший, архиважный, мировой значимости закон, без которого страна просто дышать не может. Да, да об отмене туалетов в кулинариях! Видать, мощное кулинарное лобби заседает в Думе.
«Эх, эту бы прыть и оперативность да в мирных целях!». Я уже не одну пару башмаков стоптала, не одну железную ручку сломала, не один диктофон запорола, ходя по кабинетам, крича и бия тревогу на тему утилизации ядовитых ламп и градусников. Но этот эпохальный, в прямом смысле закон Жизни и Смерти, депутаты не могут принять десятки лет. Видать, мощное «ртутное» лобби тоже не зря протирает в Думе штаны.
Ну ладно, снова отвлеклась. Редактор эти лирические отступления безжалостно потом вычеркнет.
Город затянула сеть супермаркетов. В двух появились туалеты, аж трёх видов! Женский, мужской и для инвалидов! Правда, два последних тут же закрылись на ремонт – пожизненно.
Мужчины справедливо расценили данный факт как ущемление прав по гендерному типу. Поэтому в женском туалете через тонкий пластик, в двадцати сантиметрах от тебя, справляют нужду мужики.
То ли это высший расцвет равноправия, о котором мечтают европейские феминистки. То ли под крышей гипермаркета открылся легальный притон для вуайеристов и эксаудиристов…
А на автовокзале в туалетном «предбаннике» оживлённо стрекотали две моложавые пенсионерки. Из кабинок периодически выскакивали посетительницы с безумно вытаращенными, слезящимися глазами, задыхаясь, зажимая носы.
Крепким пенсионеркам в голову не приходило взять швабры, вёдра с водой и хлорку. Зато они исправно брали по 25 рублей за этот увлекательный и опасный аттракцион. Я бы зазывно назвала его: «Сколько ты можешь выдержать в газовой камере?» Или: «Тренажёр для начинающих токсикоманов».
Да, при этом пенсионерки забывали выдавать кассовый чек и клали деньги в карман.
Моё возмущение было писком вопиющего в пустыне. Пенсионерки переглянулись и, как в лучшие советские годы, грубо меня послали. А если мне не нравится, мол, иди и опростайся в кустиках.