Лозаннская газета «Голос народа» в своем субботнем номере 11 июля 1909 года сообщала, что вопреки твердым правилам охраны неприкосновенности частной переписки руководители почтового ведомства вмешиваются в переписку граждан и предоставляют сведения о ее содержании тайной полиции. Не минуло это вмешательство и Тудора Аргези. Почтовый служащий Морис де Сиебенталь обращается в редакцию газеты «Голос народа».
«Агент предъявил в окошечко предписание дирекции почт давать полиции необходимые сведения о господине Теодореску, проживающем в доме на Плэнпале. Агент попросил также составить список всех газет, адресованных господину Теодореску. Наш начальник Дюсингер подчинился всем требованиям агента полиции. Это меня возмутило в высшей степени потому, что прекрасно знаю господина Теодореску как уважаемого, порядочного и весьма честного человека. Ничего порочащего за ним я никогда не замечал».
А из Бухареста идут письма от друзей — они пишут, что его «Черные агаты» распространяются в рукописном журнале, их печатают многие газеты, его ждут, «дома много работы», — пишет Гала.
Но у Аргези совсем плохи материальные дела. Хозяин-часовщик оказался чересчур самоуверенным, дела его мастерских шли неважно, заработки рабочих были совершенно случайными. Мастерские то и дело переключались на новые виды продукции. Аргези приходилось делать серьги, кольца, брошки и другие дамские украшения. Еле-еле хватало денег на оплату за содержание сына и за квартиру. На питание и на одежду денег почти не оставалось, и он часто голодал, заменяя, как признается позже, обед сном. «Организм требует калорий, а у меня их неоткуда взять, я могу собраться с силами и дать ему единственное, что не надо покупать, — отдых. Так со временем я привык к тому, что можно заменить обед одним-двумя часами сна», — писал он.
Никогда еще Аргези не видел Али Фехми таким веселым и торжественным. Тот надел чистый костюм, навел блеск на свои истоптанные башмаки, завязал галстук, выбросил шапку и надел красную феску с кисточкой.
— Сегодня у меня и у всех турок великий день! Великий день, господин Аргези. Тиран Абдул-Хамид, мой смертельный враг, низложен. Надо ехать домой, господин Аргези, надо ехать домой.
Али стал готовиться к отъезду и снизил цену на табак, чтобы продать его быстрее.
Готовился к возвращению на родину и Аргези.
Седовласый бородатый Гала Галактион вихрем влетел к Николае Коче.
— Ты знаешь, что Тео погибает в Женеве от голода?
— О том, что погибает, не знаю… От голода, говоришь, погибает? Ну-ка, святой отец мой, сядь. — Залысины Кочи углубились, над высоким лбом торчали жесткие упрямые волосы, походившие на рога. Гала сел и вдруг засмеялся:
— Ты знаешь, кого напоминаешь сейчас? Лысого Мефистофеля! Я напишу об этом Тео.
— Конечно, напишешь… — Кочя встал и прошелся по комнате. — Да, но мы что-то не о том говорим. Нужно вернуть Аргези домой. У тебя, кроме эмоций, есть какая-нибудь идея?
— По пути из Женевы домой в Турцию остановился в Бухаресте один старичок по имени Али Фехми. Он дружил в Женеве с Тео и кое-что рассказал мне о нем. Тео собирается домой. Надо помочь ему.
Николае Кочя издавал в то время журнал «Факла» — «Факел». Параллельно он работал над первым номером журнала «Вяца сочиалэ» — «Общественная жизнь». Этому изданию было суждено объявить о том, что на литературном небосклоне Румынии появилась новая звезда первой величины. Кочя публикует стихотворение Аргези «Вечерняя молитва» и объявляет, что он открывает этим свободное сотрудничество социализма и искусства «под эгидой самого революционного поэта — Тудора Аргези…». Поэзия Аргези виделась ему именно такой.
«Вечность, вечность, — явись! Все купола свои разом сдвинь! — дабы в свисте слились бесконечном! О вечность! Вонзись, как стрела, в изнуренный мой разум, в грудь, где страшные сны зажились. Символ — вечность! Сожмись до пушинки в своем сокращеньи! Прояснись во мне и распространись! Дай из вечного вырваться круговращенья: метеором — дай ринуться вниз!.. О, дай мне могущество мага! И я разобью, рассыплю в мельчайшие дребезги землю твою. Дабы вспыхнул глагол мой, как сполох огня всемогущего, вездесущего, змеей ползущего; дабы голос мой шел по земле в виде плуга, несущего счастье, где бы он след ни провел.
Дай мне мощь погрузить на дно мир неясный, дряхлый, пустой; да восстанет из бездны той мир прекрасный, мир молодой (курсив мой. — Ф. В.). Да поглотит тогда меня, просветленного, твой поток! В этот вечный мир — не вписал ли я новых несколько строк?! Хоть раздавлена в нем, как нежный росток, мечта моя»[26].
Возможно, когда Кочя характеризовал Аргези как самого революционного поэта, он имел в виду не только его бунтарский дух, но еще и стремление Аргези революционизировать само стихосложение, писать так, как никто еще до него не писал.
«Вечерняя молитва» появилась 10 февраля 1910 года в первом номере журнала «Общественная жизнь» и произвела впечатление грома средь ясного неба. Узкий круг почитателей Аргези, знакомых с его стихотворениями по рукописным тетрадям, возликовал, дождавшись наконец, когда их кумир, заявил о себе полным голосом. Старейший румынский литературный журнал «Вяца ромыляскэ» — «Румынская жизнь», сообщая в редакционной статье, что «Общественная жизнь» помещает стихотворение Аргези, заявлял: «Нам не хотелось бы ничего говорить об этом явлении, чтобы не выглядеть смешными». Однако далее в статье отмечалось, что это стихотворение «предвещает гения». Автором редакционной статьи оказался известный румынский критик и теоретик литературы Гарабет Ибрэиляну. Аргези помнил этого человека с «яркими и живыми глазами» еще с тех пор, когда он с Галой и Ночей посещали кружок социалистов, получали из рук «дядюшки Гарабета» книги по искусству и литературе, политические трактаты модных в то время социалистов. Ибрэиляну привлекал ребят своей добротой, желанием поделиться знаниями, объяснить непонятное. Он был прямой противоположностью тех образованных педантов, которые несли свои образованные головы как завоеванные в тяжелых битвах бесценные трофеи.
Аргези же готовился к отъезду из Женевы в Бухарест и не знал о том, какое впечатление произвела его «Вечерняя молитва» на его поклонников и противников.
Здесь будет уместно небольшое отступление о положении в румынской литературе и общественно-политической мысли в канун первой мировой войны.
Кровавое подавление крестьянского восстания 1907 года развеяло иллюзии романтического направления в румынской поэзии конца прошлого века, литературных и политических течений «попоранизма»[27] и «сэмэнэторизма»[28] и прочих. Все больше пробивала себе дорогу литература критического реализма. Начал публиковать свои романы Михаил Садовяну, с острым политическим памфлетом «1907. От весны до осени» выступил Ион Лука Караджале. Но этому памфлету выдающегося, признанного классика румынской литературы не нашлось места на страницах издававшихся тогда в Румынии журналов и газет. Его напечатала венская газета «Ди цайт».
Караджале пишет, что в европейском понимании слова политических партий в Румынии нет. «Две так называемые исторические партии, чередующиеся у власти, на самом деле лишь две клики, располагающие не сторонниками, а клиентурой». Что касается администрации, то это две большие армии: одна находится у власти, другая ждет своей очереди. «Голодные садятся за стол, сытые уходят переваривать пищу. И так каждые три года и даже почаще».
И вполне естественно, что появление стихотворения Аргези «Вечерняя молитва», где поэт призывает «погрузить на дно мир неясный, дряхлый, пустой», чтобы восстал «из бездны той мир прекрасный, мир молодой», было воспринято с восторгом одними и с негодованием другими. Скоро читатели познакомятся с памфлетами Аргези. Они явятся прямым продолжением неутомимой работы вынужденного жить на чужбине старого и больного Караджале. В вышедшей недавно в Бухаресте книге Ов. С. Крохмэльничану «Румынская литература между двумя мировыми войнами» творчество Аргези определено как «аргезинское чудо» («Miracolul arghezian») и по праву утверждается, что возвращение поэта в страну в 1910 году «оказало огромное, определяющее влияние на все литературное движение».
26
Аргези говорил: «Чем больше поэт, тем труднее его перевести. Любой поэт может поднять на своем языке поэта другого народа лишь до своего уровня, Великий Крылов, к примеру, получился по-румынски на уровне моих скромных возможностей».
27
Попоравизм — литературное течение, требовавшее правдивого изображения бедственного положения крестьян.
28
Сэмэнэторизм — литературное течение, получившее название по имени журнала, издававшегося Йоргой. Для течения, как