– А ты что будешь делать? – спросил Серфер.
– Пока не знаю, – честно признался КуДзу.
Он встал и ободряюще улыбнулся Серферу.
– Пять минут на сборы. До такси я тебя провожу. И маску не забудь – карнавал как-никак.
Они надели безликие белые маски и вышли на шумную улицу, заполненную гуляющими. Большой парад монстров уже прошел, колонна распалась, и людская масса плавно растекалась во все стороны. Казалось, кто-то вновь включил временно отмененный закон взаимного отталкивания – шествие распадалось не на группы, а на отдельные единицы; редкие пары лишь усиливали ощущение всеобщего отчуждения. Все были в масках, в основном – в пустых масках анонимов. КуДзу как будто попал в зал с сотней зеркал, отражающих его движения с отставанием и с опережением. Он шел навстречу толпе сквозь расступающийся людской поток, каждый элемент которого казался менее реальным, чем самая простая тульпа. Серфер шел за ним, стараясь смотреть только себе под ноги. У переулка с оставленным такси они расстались, и КуДзу устало побрел домой, ни о чем не думая.
Подходя к перекрестку, он услышал нестройное хоровое пение, и вскоре дорогу ему преградила колонна анонимов – все, что осталось от распавшегося карнавального парада. Впереди медленно ехал грузовичок с гремящими динамиками и огромным экраном, на котором отображались строчки караоке. Демонстранты с энтузиазмом орали слова песни в свои анонимирующие микрофоны, искажающие голоса до полной обезличенности. Общий фон, в который сливались слова, напоминал лязг вконец разлаженного механизма; ничего человеческого в нем не осталось.
Разумеется, Кодекс запрещал хранение и использование любых анонимирующих устройств, и лишь в карнавальную ночь позволялось нарушить этот запрет. Желающие участвовать в свободном пении могли получить в Комитете запрещенные микрофоны; но к утру их следовало сдать. Видимо, сейчас припозднившаяся колонна и направлялась к приемному пункту.
Слов песни КуДзу разобрать не смог, но музыку узнал – это был идеологически выверенный хит сезона, звучащий в последние дни из каждого утюга. И все же, несмотря на столь агрессивное навязывание, люди песню не приняли – ее не скачивали и не заказывали. И уж, конечно, никто по своей воле не стал бы ее петь. Разве что так – в знак протеста, в колонне свободного пения, когда авторские права на одну ночь переходят в общее пользование.
Вот так всегда и бывает, – с досадой подумал КуДзу. – По традиции петь на карнавале разрешено что угодно, а фактически в динамики и на экран караоке вываливают лишь самую низкопробную идеологическую гнусь. Но ведь поют же, и с удовольствием! На халяву – почему бы не спеть! Еще и вспоминать будут весь год свой бесстрашный демарш, восхищаясь собственным мужеством. Надо же было такое придумать – чтобы люди добровольно пели дифирамбы системе, считая это бунтом против нее. Разрешенным бунтом, естественно, в строго очерченных рамках.
Колонна прошла мимо, и КуДзу смог, наконец, пойти дальше, радуясь, что эта пытка закончилась. Добравшись до дивана, он провалился в сумеречное состояние полусна-полубодрствования, промучившее его до самого утра.
карнавал, утро
Проснулся он совершенно разбитым, в голове была лишь зияющая пустота. КуДзу замер, не решаясь пошевелиться. Где-то в глубине еще жила слабая надежда, что, вспомнив свой сон, он получит хоть какую-то подсказку. Снов было несколько, но все они бесследно прошли сквозь сознание, как туман сквозь пальцы. Вспомнить удалось лишь один случайный обрывок.
Ему снилась Маша, такая близкая и волнующая. КуДзу осторожно убрал прядку, упавшую ей на глаза; она проснулась и улыбнулась ему безмятежной утренней улыбкой. На кровати между ними сопел маленький Пашка – еще совсем крохотный, розовощекий, со вздернутым носиком и пухлыми ручками. От этих воспоминаний становилось теплее, хотелось забыть все и провалиться обратно, в страну грез и сновидений. КуДзу судорожно старался продлить промелькнувшее ощущение тепла и счастья, но милые образы уже выцветали, призрачный мир таял, отравленный неизбежностью возвращения в жестокую явь.
КуДзу стряхнул с себя одеяло, медленно, будто преодолевая сопротивление, поднялся и с полузакрытыми глазами поплелся в санузел. Способность хоть как-то соображать вернулась к нему лишь после чашки кофе. Он вспомнил все – и понимание не принесло ему радости. Пашку срочно надо было спасать, но никаких идей в голову не приходило. Вернее, одна идея была там с самого начала; но вспоминать о ней не хотелось. Ее КуДзу берег на крайний случай.
Он подошел к экранам и проверил систему наблюдения – ничего подозрительного поблизости не происходило. Запросил трекинг Пашкиного браслета и невольно чертыхнулся – в Луна-парке парня не было. Судя по координатам, Пашка сейчас подходил к лицею.