Люся говорит, что ей со мной хорошо. Мне не верится. Точнее, я просто равнодушен к ней. Чего-то в ней не хватает. Не хватает именно того, чтоб у тебя сорвало крышу. А у меня ничего не срывает и никуда не несёт. Скучны такие свидания.
Она стесняется показываться передо мной в очках и на каблуках, но требует, чтоб я не смотрел на других женщин.
– Я не буду смотреть. Не буду смотреть на них даже на картинах в Третьяковке!
Мне её немного жаль. Она вроде любит, мне же всё равно. Меня это мучает. Она видит моё равнодушие, пытается «раскрутить» меня, намекает о каком-то отъезде. Куда? Зачем?
Она пожимает плечиками и совсем безотчётно крепко обнимает меня, прячет маленькое личико в мой холодный воротник и молчит.
Какая-то она угловатая, слишком простенькая. Кажется, всего в жизни она боится. И всегда всего сторонится, уступая дорогу другим.
– Почему-то я всегда и во всём виновата. В школе кто нашкодил – виновата я. В институте – отдуваюсь я. В типографии ошибка в тексте – только я в ответе.
Есть люди, которые всю жизнь ходят в виноватых. Смирились даже с этой ролью. И когда смотришь на Люсю со стороны… Какая-то она обездоленная, кроткая, будто говорит всем своим видом: «Видишь, какая я несуразная»…
23 октября
Спор
Бабка:
– Нюрка, получишь пенсию, пойдёшь в цирк.
– На черта? Смотреть, как перевёртываются задом?
Я сказал, что Хрущёв приезжает работать в Тулу слесарем. Бабка с Нюркой заспорили.
– У-у, дурак лысый! Приезжал он даве на завод и говорил: вся Тула в пальтах, а Рязань в телогрейках. Мы-то ж город, а Рязань – деревня. Он хочет, чтоб и Тула теперь была деревней. Хрен ему!
– Ты что ругаешь Хрущёва? – возражает Нюрка. – Пойди мозгами поворочай! Ты даже водонагреватель не можешь пустить. Расписаться не можешь. Палки ставишь. А он в Америку летал. Был человек, да съели.
28 октября
Мои разыскания
Губарев и Гиммлер
Английский журналист Бернард Стэплтон писал в статье «Последние часы Гиммлера»:
«В тот день, в мае 1945 года, около пяти часов вечера английский патруль задержал троих людей, собиравшихся перейти мост к северо-востоку от Бремерфёрде. Один из задержанных – худой, небритый мужчина с чёрной повязкой на глазу – назвался Генрихом Хитзингером. Вскоре выяснилось, что этот человек – Генрих Гиммлер».
Мягко говоря, лондонский журнал «Уикэнд» выдал желаемое за действительное, утверждая, что Гиммлера, «отца концлагерей», гестаповского палача, убийцу миллионов, первого помощника Гитлера, арестовали английские солдаты.
Архивы Великой Отечественной войны убеждают, что английский журналист написал неправду. Поимка Гиммлера – дело бывших русских военнопленных Василия Губарева и Ивана Сидорова, которых злой рок забросил фашистскими невольниками на Нижнюю Эльбу.
Был Губарев рядовым тружеником войны.
Утром, после «наряда», уезжал далеко в тыл за пушечными снарядами, подвозил их на нейтральную землю и, когда темнело и утихал бой, переправлял на передовую.
Предстоял жестокий бой.
К немy готовились как никогда.
Он произошёл у безымянного запорожского местечка, где ютилось всего с десяток хаток да проблёскивала рядом железная дорога.
Враг подтянул большие силы.
Девять жестоких часов выкосили ряды полка, и он, понеся большой урон, остался без боеприпасов.
Отступить?
Некуда.
Со всех сторон на горстку мужественных храбрецов урча полезли танки.
Вспыхнула последняя хатка-прикрытие.
Вражеское кольцо сжалось.
Нижняя Эльба.
Каменный карьер.
Тут не нянчились с пленниками из России. Твои обязанности: коли ломом камень до одури, спи на нарах и получай ровно столько похлебки, чтоб мог переставлять ноги.
Тех, кто заболел, увозили.
– Куда?
– В госпиталь, – слышал в ответ Василий.
Но из «госпиталя» уже не возвращались.
Парни из России продолжали сражаться за право на свободу, за право жить. Война их снизала.
Их оружие – умная видимость покорности. И конвоир доволен. Посмей не так на него глянуть, как он штыком отталкивал тебя от ребят в сторону, пинал, говорил, что ты болен, и отправлял в «госпиталь».
Трудно Василию играть в покорность, если каждая клеточка, каждый нерв кричали о ненависти к садистам.
«Бежать, бежать», – стучало в висках.
Но так получалось, что Губарев помогал уходить только другим.
Трёхлетний бой, который был ничуть не легче ежедневных схваток на поле брани, выигран.
Говорили что-то об окончании войны.