Лисбет закатила глаза, но ее улыбка осталась.
Астрид смотрела на лица людей, сидящих вокруг неё. Лёгкие улыбки, звучащий смех, пусть даже с оттенком сарказма, всё это наполняло комнату жизнью. Здесь не было места лесу, его гнетущей тишине и тяжелому присутствию богов. Здесь были просто люди, с их заботами, шутками, мелкими радостями.
Они смеются, – подумала она, глядя, как Лисбет снова поддразнивает Марка, а тот закатывает глаза с таким видом, будто терпит её только из великодушия. – Несмотря на всё, что происходит вокруг, несмотря на страх, на неизвестность, они находят время, чтобы жить.
Она вдруг почувствовала, как что-то тёплое пробивается сквозь гнетущую тяжесть, которую она носила внутри. Это было странное ощущение – почти забытое, как дальний звук, который напоминает о чём-то, что давно ускользнуло.
«Когда в последний раз я чувствовала себя так?»
Она вспомнила те дни, когда её жизнь была проще. Когда дни проходили за заботой о доме, прогулками с Саной у озера, разговорами с матерью. В те времена, когда весь её мир был ограничен стенами дома и полями за деревней. В те времена, когда её сердце не было обременено грузом вопросов, на которые, казалось, не существовало ответов.
«Как же я скучаю по тому времени…»
Её взгляд упал на кружку в руках. Свет лампы играл на её поверхности, и она вдруг почувствовала, как одиночество, которое преследовало её всё это время, стало ещё ощутимее.
«Тогда я не знала, что такое боги, что такое лес, что такое потеря. Я жила, словно всё было просто, словно каждый день был само собой разумеющимся. Сана была рядом, и её смех был частью моей жизни. Как я могла не ценить этого?»
Она подняла глаза на Лисбет, Марка, Йохана, остальных. Эти люди, несмотря на опасность, несмотря на всё, что их окружало, продолжали жить. Продолжали находить радость, пусть и в мелочах.
«А я… Я утратила это. Я позволила страху и сомнениям заполнить всё пространство внутри себя.»
Ее губы дрогнули, но она не позволила слезам пролиться.
«Может ли моя жизнь снова быть такой? Или я уже ушла слишком далеко, чтобы вернуться?»
Тишина внутри нее была оглушительной. А вокруг звучали голоса, смех, жизнь.
12. Гниль
Астрид снова оказалась у порога своего родительского дома. Из трубы валил сероватый дым, сливавшийся с тьмой, спускавшейся с ночного неба. Было поздно, но свет от свечей пробивался сквозь ставни, создавая мягкое, теплое сияние, ореолом окутавшее отчий дом. Она замерла на мгновение, прежде чем войти, но спустя мгновение робко постучала в деревянную дверь, а пучок трав, привязанный к балке, задрожал от торопливых шагов жильцов. Ее мать открыла быстро, словно ждала, как ждут ливень после засухи: долго, но с надеждой и твердой уверенностью.
– Астрид, – воскликнула она с мягкой улыбкой, протягивая руки, чтобы обнять дочь. – Ты вернулась! Мы беспокоились, пропала так надолго…
Отец, сидящий у камина, поднял голову. В его глазах было что-то одновременно радостное и тревожное.
– Насколько я понимаю, ты к нам ненадолго? – спросил он, отставляя в сторону кружку с теплым травяным отваром.
– Только на одну ночь, – подтвердила Астрид, входя в дом и снимая плащ. – Завтра утром мне нужно будет уйти.
Мать жестом пригласила ее к столу, на котором уже стояла чашка молока и ломоть свежего лукового хлеба.
– Ты выглядишь уставшей, совсем исхудала, кожа кости обтянула, – заметила она. – Поешь. Тебе нужно восстановить силы.
Астрид послушно взяла хлеб и отпила молока. Она чувствовала, как тепло дома обволакивает ее, смывая часть напряжения, которое стало ее постоянным спутником. Ее отец сел рядом, внимательно изучая ее лицо.
– Мы слышали, что ты сближаешься с жрецами, живешь у них в поселении, – наконец произнес он. – Это хорошо, Астрид. Это… это путь, который дан не каждому. Мы гордимся тобой.
Ее рука на мгновение застыла с хлебом на полпути ко рту. Она подняла глаза на отца, и в них мелькнула растерянность. Говорил бы он такие слова, если бы знал, какие горести приносит служение, на какую жестокость приходится идти во имя богов? Была бы в их глазах та же искрящаяся радость, если бы они воочию увидели ее на кровавом ритуале, с ножом в руке над тушей убитого животного?
– Гордимся, – повторила мать, сев с другой стороны стола. – Ты всегда была особенной. Но теперь это стало очевидным для всех. Спасибо, что вернула уважение в наш дом.
Астрид сглотнула, чувствуя, как внутри поднимается странная смесь эмоций. Горечь и радость, тревога и облегчение.
– Я просто делаю то, что должна, – тихо ответила она.