«Они реальны. Реальнее этого неба, этих волн. Реальнее меня самой.»
Сиварт расправила плечи. Ее взгляд был твердым, наполненным не страхом, а решимостью. Она знала, что её жизнь теперь принадлежала не этому миру, а тому, который открыли ей боги. Этот океан, эти фьорды, этот ветер – всё это было лишь оболочкой, мимолётной декорацией, скрывающей истинную реальность.
Она обернулась, и ее шаги были уверенными, как у того, кто знал свое предназначение. Каждый ее шаг эхом отдавался в ее сознании, будто сам мир подчеркивал ее отделенность от него.
***Сиварт стояла рядом с Хальдором на возвышенности, откуда вся деревня была видна, как на ладони. Ее взгляд скользил по узким улочкам, по домам, окна которых казались чёрными глазницами, наполненными страхом. Воздух был тяжелым, наполненным криками и шумом шагов. Жнецы, словно хищники, прочесывали каждый угол, каждую тень, выискивая тех, кто осмелился сомневаться в святости этого мира.
Сиварт чувствовала, как внутри нее переплетаются эмоции. С одной стороны, в ней разгорался огонь уверенности – они делали то, что должны, очищали деревню от тех, кто подрывал ее устои, кто тянул за собой тьму сомнений. Это было нужно, это было правильно. Она видела, как один из жнецов выволакивал мужчину, сопротивляющегося изо всех сил, и понимала, что этот человек виновен. Его крики, полные отчаяния, казались ей чем-то далеким, словно шепотом, отголоском из другого мира.
Но в этом огне была и боль. Сиварт видела лица тех, кто стоял на коленях, видела дрожь прижатых к земле, их глаза, наполненные страхом, недоумением. У некоторых из них были дети, цепляющиеся за их руки, кричащие, но не понимающие, почему мир, который они знали, внезапно рухнул, не понимали, что видят родителей в последний раз.
«Это правильно», – повторяла она себе, но внутри что-то трепетало, как птица, пойманная в клетку.
– Ты думаешь, что видишь боль, – произнёс Хальдор рядом, его голос был низким и ровным, как всегда. – Но это не боль. Это очищение.
Сиварт не ответила. Ее взгляд задержался на женщине, которую вытащили из дома с потрёпанными ставнями. Она кричала, ее голос разрывал воздух, а жнец держал ее за волосы, утаскивая прочь. Рядом мальчик лет десяти бежал за ними, умоляя отпустить ее, но его толкнули, и он упал в пыль.
К горлу Сиварт подступил ком. Она знала, что это нужно, знала, что боги не потерпят сомнений. Она была их избранной, их проводником в этом мире. Но видение этого казалось тяжелым.
– Они сопротивляются, – продолжил Хальдор, его взгляд был прикован к сцене внизу. – Но это временно. Когда все закончится, деревня станет чище, сильнее.
Сиварт кивнула, но ее руки бессознательно сжались в кулаки. Ее пальцы вспоминали ощущение крови, того момента, когда она сама стала частью этой силы.
– Ты чувствуешь что-то? – тихо спросил он, повернувшись к ней.
Она медленно подняла голову, встретив его взгляд.
– Я чувствую их страх, – сказала она. Ее голос был твердым, но внутри нее что-то дрожало. – И он напоминает мне о моей слабости.
Хальдор слегка улыбнулся, почти неуловимо.
– Страх – это то, что нужно уничтожить. Не только в них, но и в тебе. Боги требуют абсолютной преданности, и ты знаешь это.
Ее взгляд снова вернулся к деревне. Один из жнецов вышвырнул из дома мужчину, который рухнул в пыль. Его руки были связаны, но он продолжал выкрикивать что-то, его слова тонули в криках других.
«Это должно быть сделано», – сказала она себе снова, но тень сомнения все еще тлела в её сердце, словно уголек, который она боялась задуть, боялась признать.
Жнецы двигались в молчании, их шаги были точными и выверенными, как у тех, кто привык иметь дело со смертью. На каждом из них были парадные маски – острые, угловатые, похожие на вырезанные из тёмного камня. Эти маски делали их нечеловеческими, отрешёнными, словно само их присутствие приносило холод в любое место.
Тело убитого жреца несли осторожно, но без излишней трепетности, будто он был не человеком, а сломанной реликвией. Его фигура казалась меньше, чем она могла быть при жизни, обмякшая, беспомощная. Даже на расстоянии Сиварт видела, что его одежда была разодрана, а тело покрыто длинными тёмными полосами крови, которые текли, как реки, через пустынный ландшафт кожи.
Кровь еще капала с его запястий, оставляя за собой дорожку алых пятен, что становились всё более яркими на серо-коричневой земле. Сиварт уловила, как ее глаза задержались на его руках – запястья были обмотаны грязными лентами ткани, словно их пытались сжать, скрывая следы от пут или ран.