Мы перебрались за стол в комнату. Парень поставил между нами сковородку с соусом, принес стоящую в холодильнике начатую банку оливок и хрустящий свежий багет. То, что я принял за томатную пасту, оказалось особо жгучей хариссой, арабским соусом из красного перца. Настолько жгучей, что Мустафа налил поверх немного оливкового масла, чтобы не прожгло насквозь пищевод. Но я тоже люблю острое. Мы макали хлеб в соус и запивали водой из-под крана. На самом деле, вкусно. Только у меня скоро пропал аппетит.
Мустафа сказал, что мне будет проще понять его, если я выслушаю историю целиком.
Он вырос в семье преподавателя училища, готовящего техников для того самого металлургического комбината. Мустафа на эту тему распространяться не стал, но, как я понял, путь, по которому пошли они с братьями, был в первую очередь бунтом против отца.
Боевое крещение Мустафы состоялось, когда ему едва исполнилось шестнадцать. В Вооруженной исламской группе был его старший брат, Рамдан, который уже много месяцев не жил дома, скрываясь от властей. Потом, однажды ночью, он появился и увел Мустафу с собой. Это было зимой 93-го. Террористы – в отряде брата их было шестеро – жили в деревушке в горном массиве, который начинался на запад от Аннабы.
– А ты прошел какую-то подготовку? – спросил я.
– Там негде. Для этого надо было бы уехать в пустыню. Но те племена – мозабиты, туареги – нас не поддерживают. Я впервые выстрелил из автомата в бою. Мы тогда подорвали фугасом армейский грузовик. Там в горах был ручей. Он проходил в трубе под дорогой, но шли дожди, и ручей выплеснулся поверх асфальта. Мы ночью закопали в этом месте фугас, а сами поднялись выше по склону, чтобы было видно, какие машины приближаются. Ну, грузовик притормозил перед этой огромной лужей, хотел пересечь ее на малой скорости. И мы рванули заряд. Грузовик отбросило в сторону и повалило набок. Водитель и офицер, которые ехали в кабине, погибли сразу. А из кузова выскочило человек пять солдат.
Взгляд у Мустафы застыл, и рука остановилась на полпути к сковороде. Это явно было травмирующее воспоминание.
– Мы начали стрелять по ним. Я тогда впервые нажал на гашетку. Дуло автомата задралось вверх, но я его опустил и первой же очередью убил двоих. Это все длилось минуту, может, две – не больше. Спускаться вниз мы не стали, не было смысла. Я только помню, что в грузовике везли разделанных баранов, наверно, для солдатской столовой. И по всей дороге разбросало куски мяса. А в двух местах были большие красные лужи, тошнотворные такие, как желе из крови. Это, брат мне потом сказал, сырую баранью печенку выбросило из кузова, и она разбилась об асфальт.
В этот момент я и перестал есть, так живо это себе представил.
– Мы потом разъехались кто куда. Нас с братом отвезли подальше в горы, мы едва успели проскочить, пока не перекрыли дороги. Но полиция как-то узнала, что взрыв подстроили именно мы, и нас искали по всей стране. Мы отсиделись два месяца в Кабилии, пока все не поутихло, а потом с чужими паспортами морем переправились в Марсель. Во Франции наших земляков хватает. – Мустафа довольно усмехнулся. –Марсель от Алжира можно отличить только по надписям. Но там так же опасно. Французы очень боятся террористов – мы ведь для них террористы. Ну, а наши… Да, их много, но они в массе своей хотят только спокойной жизни. Нас могли сдать в любой день. Так что мы перебрались в Лондон. Здесь, слава Аллаху, нас никто не трогает. А вы чего не едите?
– Спасибо, я все. Я же завтракал, просто не удержался.
– Ну, как знаете.
Парень ел с видимым удовольствием, и мой отказ его не огорчил. Пора было направлять разговор в нужное русло.
– А как ты попал в Чечню?
– Это было уже в 95-м. К нам тогда еще один брат присоединился. Самый младший, Абду. Мы жили не в этом доме, но здесь, неподалеку. И аль-Масри не был еще имамом здешней мечети, только приходил по пятницам.
– Аль-Масри?
– Египтянин. Это прозвище его, сейчас-то к нему обращаются «шейх».
– А как его настоящее имя?
– Абу Саид.
– А, теперь понял.
В многостраничном электронном талмуде Кудинова это имя встречалось чаще, чем другие. Ну, разве что вместе с сирийцем Омаром Бакри. Эти два имама были главными проповедниками джихада среди мусульман Великобритании.
– Аль-Масри тогда активно поддерживал наше движение, Вооруженную исламскую группу. Он надеялся, что именно алжирцы начнут революцию по всему миру, даже нашу газету издавал – «Аль-Ансар», «Победитель» значит. Мы с братьями так с ним и познакомились. Имам тогда был с журналистом из «Аль-Ансара», который хотел дать новый материал и попросил нас остаться после молитвы. Потом аль-Масри ушел, а мы остались с журналистом, чтобы поговорить. Не помню сейчас, как его звали, тоже египтянин был.
– А аль-Масри что за человек? Тебе как показалось?
Мустафа задумался.
– Умный. Умеет убеждать. И страшный.
– Из-за крюка?
Абу Саид потерял в Афганистане обе руки и левый глаз. По легенде – сражаясь против русских, но на самом деле это было намного позднее, в самом начале 90-х, когда он проходил военную подготовку. Так вот, аль-Масри заменил кисть правой руки на железный крюк, с которым он охотно позировал фотографам.
Парень усмехнулся: очевидно, что теперь внешними эффектами на него впечатления не произведешь.
– Нет, не из-за крюка. Просто он точно знает, к чему ведут его проповеди, но это его не останавливает.
– Что ты имеешь в виду?
Теперь Мустафа стал серьезным. Даже губы сомкнулись, нет уже этого дурацкого полуоткрытого рта.
– Он пускает людей на мясо. Они, когда уезжают отсюда, этого еще не знают. Но он с тем же успехом мог бы здесь делать из них консервы и потом отправлять, куда ему нужно, уже в банках. Он так зарабатывает себе на жизнь. Но я о брате, об Абду, хочу рассказать.
– Давай-давай, прости.
– Так вот, мы с тем журналистом поднялись на второй этаж. Там типа гостиницы устроено, он в мечети и жил. Нам принесли чай, сладости, и мы разговаривали. Сначала мы рассказали, что мы успели сделать в Алжире, – он все нас нахваливал. А потом этот журналист стал объяснять нам, как устроена жизнь. Ну, вообще. Что весь мир захватили христиане и евреи. Что мусульманам приходится вооружаться, чтобы выжить. И что выжить можно, только объединившись, только создав единое государство.
– Исламский халифат, – вставил я.
– Да. Чтобы туда вошли все мусульманские страны. Сейчас, он говорил, исламский халифат начали строить талибы в Афганистане. Был еще Судан, были попытки в Йемене, но самой перспективной страной была Чечня.
– Почему? Как он объяснил?
– Он сказал, что Чечня силой оружия отсоединилась от России, и это оружие по-прежнему было в руках у наших братьев. И революция в умах там еще продолжалась, в отличие от других мусульманских стран. От тех, где слишком много сытых. И еще рядом – и на Кавказе, и на Волге – были другие мусульмане, которые тоже поднимутся, стоит их немного подтолкнуть. Но на этом разговор закончился. Они решили, что на первый раз нам хватит.
Мустафа вычистил хлебом сковородку, подъел оставшиеся оливки и понес грязную посуду на кухню.
– Я заварю нам чай? – крикнул он оттуда.
– Давай. С удовольствием.
– Мы с братьями вернулись домой. Мы-то с Рамданом… Рамдан, я говорил, это старший мой брат. Рамдан, потом я, Мустафа, потом Абду, остальные в семье девочки, – уточнил парень с порога кухни. – Вот. Значит, мы с Рамданом все это уже знали, хотя до сих пор воевали за справедливость в своей стране, нам весь мир был ни к чему. А Абду был совсем мальчишка, ему пятнадцать только исполнилось. Он оружия и в руках-то не держал, сбежал из дома, как только мы обосновались в Лондоне. Так вот, Абду всю неделю по вечерам ходил на собрания разных обществ при мечети или читал их брошюры. А в пятницу мы снова пошли туда все вместе.
Я услышал, как забулькал закипающий чайник.
– Чай у меня только черный, – сунул голову в комнату Мустафа. – Зато есть мята.
– Отлично.
В комнату был внесен чайник с волочащимся за ним проводом и блюдечко с зеленой мятой. Вторым заходом на столе появились фигурные стеклянные стаканчики и блюдце с колотым сахаром. Давно я не был на Востоке.