Выбрать главу

2

Что за черт? Я уже собирался переходить улицу, когда заметил его. Алжирец перебегал на мою сторону. Но устремился он не ко мне, а в одностороннюю улицу слева. Добравшись до тротуара, он взглянул на меня и продолжил путь. Я понял.

Через пару десятков метров улочка раздваивалась. Парень оглянулся, чтобы убедиться, что я иду за ним, и пошел правее. Сразу за поворотом открылось трехэтажное, белое с коричневым современное здание. Его можно было бы принять и за офисное, и за жилое, если бы не прилепленная к нему толстая серая труба минарета. Это и была центральная мечеть Северного Лондона, в обиходе именуемая Финсбери-парк.

Парень шел быстрым шагом, но не по-спортивному, а занося ноги сбоку и чиркая кедами по асфальту. За мечетью началась сплошная полоса типичных таунхаусов лондонских пригородов – тоже трехэтажных, только пониже. Народу не так много, но ощущение было, что вы где-нибудь в Рабате или Триполи. Прошла женщина в чадре, ведущая за руку одетых в разноцветные пуловеры курчавых детей. По другой стороне прогуливались двое пожилых африканцев в серых бубу и круглых шапочках на голове, с характерным для мусульман бритым лицом и заросшей бородой шеей. Мы прошли еще сотню метров до красного углового бара «Старый треугольник». Парень посмотрел налево, еще раз убедился, что я следовал за ним, и, перейдя улицу, вошел в кокетливое трехэтажное здание из серого кирпича.

Дом выглядел вполне буржуазно, слишком респектабельно для юного революционера. Кованая калитка в низкой, крашенной белой краской кирпичной стене. Мощенный плиткой крошечный палисадник, заставленный кадками с растениями. Белые пилястры вокруг входной двери и большого окна первого этажа, в котором отразилась моя приближающаяся фигура. Дверь за Мустафой защелкнулась, но с моим появлением приоткрылась.

В подъезде света не было, и, войдя с яркого солнца, я на секунду ослеп. За эту секунду чьи-то крепкие руки повернули меня к стене.

– Замри! – приказал за моей спиной молодой голос.

Руки быстро прошлись по моим бокам от самых подмышек, потом ощупали икры и лодыжки.

– Пошли, – сказал голос. – Только не шуметь.

Я обернулся. Парень уже поднимался через две ступеньки по узкой внутренней лестнице. Я не ошибся: это был таунхаус, видимо, с просторной гостиной на первом этаже и спальнями на каждой площадке.

Мустафа жил под самой крышей, за выкрашенной в красный цвет, как в пабе, дверью. Она, что было странно для классического таунхауса, закрывалась на замок. Парень повернул в скважине ключ и пропустил меня вперед.

Я вошел в прихожую, скорее, кусок коридора, совершенно пустой, если не считать одинаковых картонных коробок, аккуратно составленных вдоль одной стены. Справа была узкая, как шкаф, спальня с матрасом на полу, застеленным тонким разноцветным покрывалом. Рядом лежал раскрытый чемодан, с валяющейся на нем как попало одеждой. Я прошел левее в единственное подобие комнаты с двумя окнами, выходящими на улицу. Она тоже была обставлена минималистски: стол, два стула и телевизор с плеером на тумбочке.

– Вас как зовут? – спросил парень. Английский у него был не очень уверенным.

– Майкл, – ответил я. – Мы можем говорить по-французски, если хочешь.

Парень согласился с большой охотой, хотя разница в обращении тут же стала заметна. Я говорил с ним на «ты», он со мной – на «вы».

– А ты Мустафа, верно? – спросил я.

– Да. Ничего, если я приготовлю что-нибудь? – сказал парень, проходя в кухню напротив. – Я с утра ничего не ел, только кофе выпил.

Я пошел за ним. Мустафа, который теперь скинул с головы капюшон, был худым, с правильным, даже приятным лицом. При этом что-то в нем было не так. Я не сразу догадался, что именно. У парня были умные глаза и глупый рот. Так бывает: взгляд напряженный, проницательный, а губы вялые, даже не смыкаются целиком.

Кухня была такой крохотной, что мы вдвоем в ней не помещались. Двухконфорочная плита и раковина у стены с висящим над ними небольшим нагревательным котлом. Слева холодильник, и на нем электрический чайник. Справа две полки: на одной хозяин дома явно пил утренний кофе, а на верхней стояло несколько тарелок, пара чашек и высокий железный стакан с торчащими из него приборами. Жилище конспиратора, готового в любой момент сняться с якоря, бросив накопившийся мещанский хлам.

Мустафа положил пакет с хлебом на свободную полку и достал из-под плиты сковородку.

– Мы можем говорить, – сказал он, зажигая газ.

Обстановка для серьезного разговора была не самой подходящей, но другой, возможно, и не будет.

– Наш общий друг сказал мне, что вы своего рода специалист по Чечне, – начал я.

– В том числе, – отозвался Мустафа. – Я не только там побывал.

Он вылил на сковородку какой-то густой томатный соус, посыпал его мукой, добавил воды и специй из трех баночек, мгновенно распространивших знойный запах Востока.

– А сам ты откуда?

Может, не стоит задавать парню личных вопросов? Но как по-другому его прощупать? Вдруг действительно подстава?

– Из Алжира, из Аннабы, – охотно сообщил Мустафа.

Я бывал там как-то проездом, это на побережье, ближе к тунисской границе. Рядом, в местечке, которое, как и во времена Рима, по-прежнему называется Гиппон, покоятся мощи блаженного Августина. Живший в церковной ограде старик-сторож открыл мне храм. В нем было подметено, но на скамьях уже осел тонкий серый слой пыли. Когда в этой церкви отслужили последнюю мессу? Похоже, десятилетия назад, еще при французах. Мощи святого, покрытые роскошным епископским одеянием, были защищены прозрачной ракой. Меня поразила рука под толстым стеклом: почерневший, местами отсутствующий пергамент кожи, обтягивающей костяшки пальцев. Я прислонился лбом к стеклу раки, неожиданно холодному, хотел что-то сказать про себя, но не нашел слов. Сторож – старый бербер в нейлоновой куртке, накинутой на рваную хламиду, – стоял в открытых дверях и с симпатией, даже ласково смотрел на меня. Похоже, посетителей здесь тоже не было уже много лет.

– Там рядом похоронен один из главных христианских святых, блаженный Августин, – сказал я Мустафе. Вот во сколько простых слов уместилось мое волнующее воспоминание.

– Я о нем даже не слыхал, – признался парень. Он теперь помешивал свою пахучую смесь на сковородке. Нет, все же такие блюда приятнее есть, чем вдыхать, пока их готовят. – Аннаба известна тем, что там русские построили единственный в Алжире металлургический комбинат. И еще своими жителями – у них у каждого свое кладбище.

– Это как?

– Я имею в виду, что они обид не прощают и преследуют своих врагов, пока не убьют. Ну, шутка такая.

– И про все алжирские города так шутят?

– Нет, только про Аннабу. Да, наверно, в этой шутке только доля шутки.

Изъясняется грамотно, явно не овец пас у себя дома. Непростой экземпляр. Обычно, когда говоришь с людьми, смотришь то на глаза, то на губы. С Мустафой это получалось плохо, все время сбиваешься. Я говорил уже: взгляд – умный, рот – глупый. Чему больше доверять?

– И как сейчас в Алжире? Поспокойнее?

Согласен, согласен: нелепо было с моей стороны спрашивать об этом у террориста.

– А мы не хотим, чтобы было спокойно, – Мустафа поднял на меня мгновенно потяжелевший взгляд. – У нас украли выборы. У нас военная диктатура. Вы бы в своей стране стали мириться с такими вещами?

Пошел, так иди до конца, сказал я себе.

– Наверное, нет. Но, чтобы наказать военных, я бы не стал убивать женщин и детей. Мирных жителей. И своих соотечественников.

Взгляд Мустафы тут же посветлел.

– Я тоже нет. Поэтому мы с вами и разговариваем.

3

Мустафа предложил мне разделить с ним немудреную, исключительно вегетарианскую трапезу. Почему бы и нет? Отношения с человеком переходят на другой уровень, когда ты преломил с ним хлеб.