Не знаю, что еще вам сказать. Нет, нет, знаю. Но я должен еще сказать вам так много, что лучше отложить это до того момента, когда мы увидимся и поговорим. Сейчас я желаю именно этого: увидеться с вами, поговорить, познакомиться. А потом… Потом… Пусть скажут Бог и наши сердца!
Вы согласитесь, Эухения, сладостное видение в будничной моей жизни, вы согласитесь выслушать меня?
Погруженный в туман своей жизни ожидает вашего ответа
Аугусто Перес
И он сделал росчерк, говоря себе: «Мне нравится обычай делать росчерк из-за полной его бесполезности».
Аугусто. заклеил письмо и снова вышел из дому.
«Слава Богу, — говорил он по дороге к проспекту Аламеда, — слава Богу. Я знаю, куда иду, и мне есть куда идти! Моя Эухения — просто благословение Божье. С нею появилась цель, направление в моих уличных блужданиях. Уже есть дом, вокруг которого я могу бродить, есть доверенная привратница…»
Разговаривая с собою таким образом, он прошел мимо Эухении, но даже не заметил сияния ее глаз. Туман, окутавший его дух, был слишком густым. Зато теперь Эухения обратила на пего внимание и подумала: «Кто он, этот молодой человек? Недурен собой и, наверное, с состоянием!» Сама того не сознавая, она узнала человека, который следовал за нею утром. Женщины всегда знают, что на них смотрят, даже если их не видят, и знают, что их видят, даже если на них не смотрят.
И оба, Аугусто и Эухения, пошли дальше в разные стороны, прорвав своими душами путаную духовную паутину улицы. Ибо улица — это ткань, сплетенная из взглядов, из взглядов страстных, завистливых, презрительных, сострадающих, любовных, ненавидящих, из старых слов, дух которых окаменел, из мыслей, стремлений, это «таинственная пелена, окутывающая души прохожих.
Наконец Аугусто снова оказался перед привратницей Маргаритой, перед улыбающейся Маргаритой. Едва завидев его, она вынула руку из кармана передника.
– Добрый день, Маргарита.
– Добрый день, сеньорите.
– Аугусто, добрая женщина, Аугусто.
– Дон Аугусто, — добавила она.
– Не каждому подходит титул «дон», — заметил он. — Как между Хуаном и Дон Хуаном целая пропасть, так же между Аугусто и доном Аугусто. Но пусть будет так. Вышла уже сеньорита Эухения?
– Да, совсем недавно.
– В каком направлении?
– Туда.
Туда и направился Аугусто. Но через минуту вернулся. Он чуть было не забыл про письмо.
– Не будете ли вы так любезны, сеньора Маргарита, доставить это письмо в белоснежные ручки самой сеньориты Эухении?
– С превеликим удовольствием.
– Но только в белоснежные ручки самой сеньориты, да? В ее ручки цвета слоновой кости, как и клавиши, которые они ласкают.
– Да, понимаю, как всегда.
– Как всегда? Что это значит?
– Неужели вы думаете, сеньорито, что это первое письмо подобного рода?
– Подобного рода? Но разве вы знаете, какого рода мое письмо?
– Конечно, как и письма других,
– Других? Каких других?
– Мало ли поклонников было у сеньориты!
– А! Но сейчас она свободна?
– Сейчас? Нет, нет, сеньор. У нее как будто есть жених, хотя, мне кажется, он только рассчитывает стать женихом… Может, она его хочет испытать, а может, это так, временный…
– Почему вы мне про него не сказали?
– Так ведь вы меня не спрашивали.
– Действительно. Все же вручите ей это письмо, и только в собственные руки, понимаете? Будем бороться! Вот вам еще дуро!
– Спасибо, сеньор, спасибо.
Аугусто ушел с трудом — туманный, буднично мелкий разговор с привратницей стал доставлять ему удовольствие. Разве это не способ убивать время?
«Мы поборемся! — говорил себе Аугусто, идя по улице. — Да, поборемся! Итак, у нее есть другой жених, кандидат в женихи?.. Поборемся! Militia est vita hominis super terram (Жизнь человека на земле — ратный труд (лат.). ). Вот и появилась цель в моей жизни, есть что завоевывать. О Эухения, моя Эухения, ты должна стать моею! По крайней мере моя Эухения, та, которую я создал, когда предо мной мелькнули ее глаза, пара звезд в моей туманности, да, эта Эухения должна стать моею; а та, у чьих дверей сидит привратница, пусть принадлежит кому угодно. Поборемся, и я возьму верх! Я знаю секрет победы. Ах, Эухения, моя Эухения!..»
И он очутился у дверей казино, где уже поджидал его Виктор, чтобы сыграть ежедневную партию в шахматы.
III
– Ты сегодня запоздал, Аугусто, — сказал Виктор, — обычно ты так пунктуален.
– Дела…
– Дела? У тебя?
– А ты думаешь, дела бывают только у биржевых маклеров? Жизнь гораздо сложнее, чем ты воображаешь.
– Ну, а я гораздо проще, чем ты думаешь.
– Возможно.
– Хорошо, твой ход!
Аугусто двинул на две клетки королевскую пешку; обычно он, играя, напевал отрывки из опер, теперь же он стал говорить про себя: «Эухения, Эухения, Эухения, моя Эухения, цель моей жизни, сладостный свет звезд-близнецов в тумане, мы поборемся! В шахматах царит логика, и, однако, сколько тумана и случайностей в этой игре! Да разве в самой логике нет случайного, произвольного? И разве появление моей Эухении не логично? Не задуман ли этот ход богами в их божественных шахматах?»