— Пароход не ездит, он ходит, — важно заметил другой уже знакомый голос.
— Я вам, что тут воспитатель в детском саду? — я резко крикнул, и каждому залепил по затрещине, — быстро алкоголь и табак сдать!
— А мама говорила детей бить нельзя, — заревел еще один пионер, но между тем пару пачек «Казбека» отдал мне.
— Как фамилия? — спросил я юного любителя папирос.
— Сидоров, — пробубнил тот.
— Если будешь курить, Сидоров, — я погладил паренька по голове, — приеду к тебе в пионерский лагерь и уши откручу.
— Че сразу уши, — чуть не заплакал пионер.
— Потому что другие органы тела в будущем могут и пригодиться, — «Казбек» я сунул себе в карман.
А тот, который держался смелее всех, скорее всего, заводила, протянул мне солдатскую из толстого стекла фляжку. Интересно, как такой раритет дожил до конца войны, подумал я, принюхавшись к содержимому.
— Брага, — сознался честный пионер.
— Фляга отцовская? — спросил я, выливая содержимое в бункер.
Пионер угрюмо кивнул головой.
— За мной шагом марш! — скомандовал я, вернув раритет пионеру, который в другом времени можно было бы продать реконструкторам за хорошие деньги.
Так и вел я строем пятерку перемазанных землей пионеров. На подходе к пристани, я громко скомандовал.
— Отряд речевку начинай! Раз, два!
— Кто шагает дружно в ряд? — печально ответил мне заводила этой компании.
— Пионерский наш отряд, — так же кисло вторили ему друзья.
— Кто шагает дружно в ногу? — пробубнил снова тот же пионер.
— Уступайте нам дорогу, — вторили еле слышно ему остальные.
Зато со смеху покатывались почти все вожатые, а также и другие пионеры постарше.
— Отряд, стой, раз, два! — остановил я печальную процессию.
— Мая Ивановна! — крикнула полненькая вожатая куда-то в толпу, — Сидоров с компанией нашелся!
— Пойдем, проведу тебя на проход, — просто взяв меня за руку, сказала самая симпатичная из троицы вожаток, девушка, — если Мая прикопается, кто такой, скажешь, что студент второго курса нашего Московского Педа. Мы подтвердим.
— Аха, еду проведать любимую бабушку в Волково, — подыграл я девчонке, — кстати, кто моя благодетельница?
— Света, — представилась она.
— Очень приятно, Богдан.
Она завела меня в просторный закуток, который располагался ближе к носу корабля, и сказала, что это место всех вожатых, и чтобы я отсюда не высовывался. Я скромно сел в самый дальний конец помещения, еле-еле протиснувшись между наваленных рюкзаков.
Наверное, минут сорок меня никто не беспокоил, так как вожатые больше проводили времени на палубе, откуда доносился смех и песни под гитару. Я даже не заметил, как уснул. Пока вдруг кто-то не огрел меня сумкой по голове.
— Ой! Извини, — засмеялась курносая пигалица.
— Ну и дождина! — взвизгнула какая-то девчонка, забегая в каюту, прижимая к себе гитару.
— Девчонки, может бражки? — предложил длинный и прыщавый парень в красной пилотке.
Я посмотрел в иллюминатор, ничего себе дождичек, как из ведра, зато быстро закончится, подумал я.
— Самогонку, разбавленную будешь? — толкнула в плечо меня Света, стреляя озорными глазками.
— Я спортсмен, язвенник и трезвенник, — отшутился я, снова посмотрев в иллюминатор, а она так ничего, пухленькие губки, большие глазки, маленький аккуратный носик с веснушками.
— Ну и зря, — хохотнула она.
— Отстань от мальчика, — ревниво прогундосил прыщавый, — давай быстрее пока Мая не засекла!
— Еще час ползти, — пожаловалась на скуку полненькая вожатка, пока бутылка шла по кругу, — давайте еще что-нибудь споем. Не кочегары мы, не плотники! — заголосила она.
— Пели уже, — оборвал ее кто-то из парней.
— А давайте я спою, — решил я ответить добром на добро ребятам, ведь никто из них меня не сдал, еду на пароходике и в ус не дую.
Я с трудом перелез через завалы из рюкзаков и взял гитару. На меня смотрело десять пар глаз девчонок и парней. Семь к трем, прикинул я в уме, соотношение слабого пола к сильному, и немного позавидовал последним, так как их было меньше.
— Сейчас, — сказал я, настраивая старый потертый инструмент, и как они на нем умудрялись играть?
— Ты играть то вообще умеешь? — прыщавому прямо не терпелось меня поддеть и получить смачной плюхи.
Серьезно приревновал бедняга, решил я, и, проигнорировав его, заиграл на простых блатных аккордах.
— Изгиб гитары жёлтой ты обнимешь нежно, Струна осколком эха пронзит тугую высь, Качнётся купол неба большой и звёздно-снежный, Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.