— Ты помнишь, кто из нас сегодня летит в Ленинград? — спросил пьяно Вадька-Миша.
— Да, — кивнул головой Санька, — он.
Земакович похлопал по спине «пьяного» Высоцкого.
— А, Павел? — растерялся Вадька.
— Какой Павел? — удивился Санька, — а, этот! Сдадим его в медвытрезвитель.
— А может наоборот, — заупрямился Вадька, — Павла в Ленинград, а Женю в медвытрезвитель.
— Не! — отмахнулся от глупой идеи Земакович, — из медвытрезвителей самолёты не летают.
— Железная логика, — согласился с другом Бураков.
Они приподняли Высоцкого под руки, и повели его за кулисы.
— Куда вы меня несёте? — пробормотал Лукашин-Высоцкий.
— Куда, куда? — растерялся Санька, — жениться вот куда.
— Погоди! — остановился Вадька, — хорошо, что мы его помыли.
— Молодцы, — похвалил директрису товарищ из министерства, — очень злободневную тему высветили, пьянство в новогоднюю ночь. Это же просто кошмар какой-то, выйти на улицу нельзя. То в одном сугробе человек лежит, то в другом. А вот к этому товарищу, который ни слова не сказал на сцене, я бы к нему повнимательней пригляделся.
— Проработаем на ближайшем собрании, — закивала Галина Сергеевна, — возьмём на поруки.
— А не плохое кино из этого может получиться, — шепнул Гена Шпаликов своему другу Андрону Кончаловскому.
— Камера медленно отъезжает, и мы видим бесчисленные светящиеся окна жилых домов, а на переднем плане летят большие медленные снежинки, — поддакнул Андрон.
— Тогда из ваты придётся снежинки делать, — пробурчал Тарковский, — иначе объектив залепят.
Ну, вроде всё! Сейчас роль свою оттарабаню и конец спектаклю, подумал я, выходя из-за кулис. У девчонок роль плёвая, пять слов, самая сложная баня — позади.
— Здравствуй, — встретила меня в прихожей Надя Шевелёва, она же Нина Шацкая.
И вдруг я случайно окунулся в лучистые глаза актрисы и понял, что ни строчки из пьесы вспомнить и не могу. А секунды то тикают, нужно же что-то ляпнуть!
— С Днём Рождения дорогая, — я поцеловал Шацкую в щёчку.
— Как мило, что ты помнишь, что мой день Рождения совпадает с Новым годом, — пробормотала актриса.
— Показывай, кого тебе снова аист из Москвы принёс! — я скинул пальто и ломанулся в комнату, бить лицо московскому гастролёру.
Вроде бы мы по сценарию должны были где-то там драться, подумал я, зачем же откладывать лишнюю драку на потом?
— Как ты догадался? — залепетала Шевелёва-Шацкая, семеня за мной.
— Соседи сказали, — махнул рукой я, — у тебя такие тонкие стены, что они всё видят.
В комнате закутавшись по голову в одеяло, на меня смотрел глупыми и испуганными глазами Высоцкий.
— Ты умрёшь со смеху! Я прихожу домой, а он уже спит на моей тахте, — Надя-Нина забежала следом, — Я поливала его из чайника…
— Из этого? — я поднял чайник с пола, — ты понимаешь чудило, — я замахнулся эмалированным реквизитом на Лукашина-Высоцкого, — что я тебе сейчас этот чайник вобью в одно место! И ты у меня через весь Ленинград побежишь с этим свистком к своей Галечке истеричке! Не могла она один день потерпеть!
— Я тебя умоляю! — на моей руке повисла Шацкая.
— С наступающим! Ведите себя прилично! — пророкотал Володя, медленно соображая, что будет дальше.
— Это невероятное совпадение. Он тоже живёт на 3-й улице Строителей, 25, квартира 12, только в Москве, — скороговоркой выдала Надя-Нина, пока я пытался безуспешно освободиться из цепких рук актрисы.
— А это что? — я все же отдал чайник Шацкой и поднял с пола штаны, повертел их в руках и запустил ими в московского наглеца.
— А это мои штаны. Осторожней, помнёте! — Лукашин-Высоцкий с трудом выловил свои реквизитные брюки.
— Он с приятелями пошёл в баню. Там они выпили. Ты посмотри на него, — Надя-Нина улыбнулась, это означало, что я случайно попал в текст пьесы.
— Я ещё успею, — ко мне вдруг в голову вернулись настоящие слова из «Иронии» и я облегчённо выдохнул.
— Как играют натурально, — шепнул представитель министерства культуры Галине Сергеевне, — я уже подумал, что всё, придётся милицию вызывать.
— Вызовем на следующий спектакль участкового, — кивнула ему директор ДК.
— А хорошо звучит «По улице моей который год», — шепнула Ахмадулина Визбору, — приятная мелодия.
— Самое главное редкая, — усмехнулся бард.
— Наденька, прости меня. Я был неправ. Погорячился, — я вышел на сцену уже немного расслабленный, тем более удалось полистать сценарий, освежить память.
— Ничего. Молодец, что пришёл, — улыбнулась Шевелёва-Шацкая.
Так! Спокойно, крикнул я про себя, только что же текст был перед моими глазами! Склеротик!