После смерти сестры ты пытаешься продолжить заполнять листки календаря капельками своей крови, но тебя хватает на три недели.
Похожие (женщины)
Все безутешные братья встречают женщин, которые напоминают им сестер. Количеством от четырех до одиннадцати. Никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя ни заговаривать с ними, ни преследовать их на шумных улицах, ни платить им за секс. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Приятели (имена)
Все приятели мертвых сестер носят имена и фамилии, которые легко переставить местами: Томас Александр, Маркус Бенджамин или Джеймс Максвелл. Спустя годы, когда ты пытаешься их вспомнить, ты неизменно попадаешь в эту ловушку, называя их Александром Томасом или Бенджамином Маркусом. Эта особенность серьезно затрудняет поиски в Интернете.
Предчувствие потери
С мертвыми сестрами происходит от двух до пяти несчастных случаев: передозировки, автомобильные аварии, операции аппендицита и так далее (смотри также Молния).
Вы с сестрой сидите в кабинке колеса обозрения на ярмарке штата, сосете леденцы на палочке и разглядываете огни внизу. Когда вы почти на самом верху, раздается скрежет, и колесо останавливается, давая возможность пассажирам нижних кабинок сойти на землю. Неожиданно калитка в вашей кабинке слетает с петли и повисает в воздухе, оставляя вас с сестрой одних в пространстве между небом и землей. Сестра заглядывает в просвет. Ты вжимаешься в сиденье, наблюдая, как она наклоняется все ближе к краю, хочешь что-то сказать, но не решаешься. Как только колесо возобновляет движение, сестра снова усаживается на сиденье, откидывает голову назад и смотрит в небо, пока кабинка не опускается на землю. Колесо останавливается, сестра прыгает в открытую калитку и скрывается в бурлящей толпе, оставляя тебя одного, в мокрых штанишках, умоляющего, чтобы она вернулась, чтобы не бросала тебя одного, но она уже далеко.
4. ПТИЦЫ В ДОМЕ
В это утро мужчины моей семьи собрались в Оук-Холл, чтобы делать птиц.
Вот они сидят за старым дубовым столом и прилежно скручивают журавликов. Мой отец и трое его братьев возятся с желтыми, розовыми, белыми, синими и зелеными бумажными квадратиками, такими тонкими, что сквозь них просвечивает солнце, делая их почти невидимыми. Я наблюдаю, как руки братьев — громадные мозолистые кувалды — сражаются с бумагой, рискуя свернуть птицам шеи или оторвать крылья.
— Мамаша вечно маялась дурью, заставляя нас сворачивать их для заболевших родственников. Целый день убить на эту хренотень, чтоб я сдох! — ворчит дядя Мизелл, поправляя большим пальцем очки на переносице.
Отец поднимает глаза и хмурит брови.
— Не забывай, о ком говоришь, болван. Чем меньше будешь болтать, тем скорее мы покончим с этими дурацкими птицами.
Отец смотрит на меня. Я сижу у дальнего конца стола, рядом с адвокатом. Отцу не больше прочих по душе это занятие. Братья подавлены — им тяжело находиться за одним столом. Они здесь только из-за последней воли матери.
До самой смерти, случившейся одиннадцать дней назад, моя бабушка Нобио Коллиэ жила в Оук-Холл — обветшалой усадьбе в глуши Теннесси, построенной моим прапрапрапрапрадедушкой, генералом армии конфедератов Феликсом Коллиэ. Прогнившие стены пружинили под моими пальцами, и весело скалились зазубренные половицы покатого пола.
Некогда семейство Коллиэ знавало лучшие времена. После смерти генерала, который был убит выстрелом в спину в проигранном сражении у деревни Милл-Спрингс, пятеро его детей сорок лет воевали друг с другом за право унаследовать усадьбу. Старший брат был убит, одну из сестер посадили в тюрьму за убийство, другая однажды ночью вышла в поле, да так и не вернулась. Наконец поместье перешло ко второму брату — ушлому адвокату из Мейсона, а после его смерти было унаследовано его сыном — ушлым местным мэром. С тех пор старая свара между наследниками то вспыхивала, то угасала, а семейные капиталы медленно, но верно таяли. «Четырем сотням акров крупно не повезло с Коллиэ» — говорили в Теннесси. В конце концов остался только дом, и именно ради дома братья собрались вместе, про себя прикидывая размеры комнат и решая, куда поставить диван и телевизор.