— Вы не заболели? — спрашивает доктор.
Я мотаю головой и прошу его опрокинуть мешок на пол.
Он послушно выполняет мою просьбу.
— Ну вот, кажется, то, что надо, — удовлетворенно замечаю я.
Доктор остается со мной до утра, расставляя камни и цепляя скрепки в гирлянды. Он спокойно выслушивает мои указания, только все время улыбается. Когда наступает утро, мы сидим посреди комнаты в центре хаоса. Нас окружают причудливые холмы и пирамиды из камней. Натянутые резинки ждут малейшего прикосновения, чтобы выстрелить. Гирлянды из тысяч скрепок протянуты между стенами, алюминиевая фольга на полу нежно шуршит под ногами. В таком виде предметы наконец-то обретают форму. Кажется, будто в комнате что-то взорвалось. Вещи достигли критической массы и обрели смысл. Мы живем с ними, ходим мимо, и случайность их сочетаний становится частью нас. Теперь я понимаю, как приятно позволить какой-нибудь банальности заполнить твою жизнь, чтобы ты оглянулся и сказал: «Это мое, мне это нужно».
Рука доктора лежит у меня между лопатками, и я опираюсь на нее. Он целует меня, медленно и осторожно, и я не отворачиваюсь. Он целует меня снова, и я снова отвечаю на поцелуй. Я безропотно следую за его движениями, радостно предвкушая продолжение.
11. НАИХУДШИЙ ПРОГНОЗ
Я служу в фирме «Наихудший прогноз». У меня степень по катастрофоведению, полученная в маленьком колледже на северо-востоке, где я изучал всевозможные варианты наихудшего развития событий. Я — доверенное лицо вероятности. Я прихожу в парки аттракционов, вбиваю цифры в компьютер и выдаю статистику: сколько человек погибнет, если при эксплуатации аттракциона произойдет то, что мы называем наихудшим сценарием несчастного случая.
Мне несложно высчитать, что случится, если автобус с заложниками попадет в час пик в снежную бурю. Я знаю, сколько человек погибнет, когда уволенный служащий, пострадавший от начальственных притеснений, ворвется с оружием в офис, чтобы поквитаться с обидчиками. Я предсказываю все эти вероятностные ужасы, и заказчики щедро оплачивают мои труды.
Я ухожу, оставляя их хмурыми и озабоченными, но искать способы противодействия надвигающимся угрозам — не моя забота. Этим пусть занимаются другие.
Мне всего двадцать семь, но я лысею. Волосы везде: на подушке, в водостоке, на расческе, на плечах. Я собираю волосы в мешок на молнии и прячу под кроватью в надежде, что когда-нибудь врачи научатся пересаживать их. Иногда меня просто мутит от мысли о том, как беззащитен мой розоватый, словно у младенца, череп. Именно поэтому я сделал предложение уже трем женщинам, не дожидаясь, пока окончательно облысею.
Все три отказали. Две сочли это шуткой, рассмеявшись мне в лицо. Стелла — нынешняя подружка — с полчаса лежала на кровати, раздумывая над моими словами, но потом все же сказала «нет». Я не особенно удивился. Не думаю, что нас связывает глубокое чувство, хотя оно вполне могло бы зародиться, если бы мы по-настоящему захотели. Мы не раз обсуждали наши чувства со Стеллой, не вижу в этом ничего зазорного. И если она решит оставить меня, я не стану ее удерживать.
Однажды Стелла сказала, что любит меня, и я попросил уточнить. Будет ли она любить меня, если я попаду в аварию и мне отрежет палец? Будет. А если я устроюсь упаковщиком сумок в супермаркет «Пиггли-Виггли»? Будет. Ну а если случайно перееду ее кошку? Будет. А что, если я облысею? Пауза. Очень долгая пауза.
— Ты не разлюбишь меня, если я облысею? — переспрашиваю я.
Стелла прикусывает губу, словно ответ рвется наружу, но она не хочет, чтобы он прозвучал.
— Давай не будем об этом говорить, — повторяет она фразу, которую обычно произношу я, когда Стелла вслух начинает рассуждать о смерти и прочих темных и необъяснимых вещах.
Тогда я говорю, что не разлюблю ее, даже если она станет лысой, как коленка.
— Если я облысею, — отвечает Стелла, — я уйду в самый глухой монастырь в горах.
Я снова предлагаю ей выйти за меня, и она снова говорит «нет».
Я не принимаю препаратов от облысения: ни рогейн, ни пропецию, ни трикомин. Их действенность не доказана, а побочных эффектов хоть отбавляй. Не хватало еще лишиться почки или заполучить необратимые изменения в костной ткани. Буду ходить с дырявой головой, словно тыква на Хеллоуин.
Стелла считает меня ненормальным, а когда я предлагаю ей доказать свою правоту с помощью цифр, обработанных компьютером, она даже не хочет слушать, уставившись в телевизор, пока я собираю волосы в пластиковый пакет, словно улики с места преступления.