– Это точно, суперинтендант, – кивнул инспектор Тру. – Это я тоже так считаю. Скажем, про эти следы. Это не старая леди – старая не наденет такие туфли.
– Горничная прощалась со своим ухажером, – сказал видавший виды Хемингуэй.
– Вряд ли, – сказал Ханнасайд. – Она бы не стала прощаться за кустом прямо у кабинета хозяина.
– Нет, ничего такого не было, – сказал инспектор; – Кухарка там почтенная женщина, замужем за дворецким Симмонсом, а горничная – ее племянница. Так эта миссис Симмонс клянется, что ни они, ни судомойка весь вечер носа из дому не высунули.
– Я убежден, что эти следы не имеют ни малейшего отношения к делу, – упорствовал Хемингуэй. – Все, что нам нужно, – это тот тип, который уходил и которого увидел ваш констебль – как его? – Гласс. И ничего больше.
– Сердитесь, Шкипер? – Ханнасайд поднял бровь.
– Мне не нравится это дело. Скучное – вот какое оно. И мне не нравится проломленная голова. Как-то непривлекательно. Дайте мне что-нибудь интересненькое, и я буду рад постараться.
– Я говорю, тут есть некоторые моменты, – улыбнулся Ханнасайд. – По всей очевидности, убитый был человеком, которого все любили. Ни малейшего намека на мотив убийства.
– Дайте нам поработать полчасика, – сказал Хемингуэй, – и я могу спорить, у нас будут десятки людей, у которых этих мотивов полным-полно.
– По-моему, вы сказали, что все, что нам нужно, – это найти человека, которого видел констебль Гласс?
– Я точно это сказал, шеф, и даже думаю, что я прав, но – помяните мои слова – отыщется много такого, что будет сбивать нас с пути истинного. У меня было немало подобных дел.
– А вот на мой взгляд, – медленно произнес инспектор, – нам нужно найти орудие убийства.
– Да, вот вам еще один момент, – ответил Ханнасайд. – Ваш констебль Гласс убежден, что у человека, который уходил, не было ничего в руках. Что за тип этот Гласс? Надежный?
– Да, сэр, очень, очень надежный. Добросовестный. Это потому, что он верующий, Гласс. Не упомню, к какой секте он принадлежит, но это одна из тех, где они все время борются с дьяволом, и сам Бог велит им бодрствовать и свидетельствовать. Сам-то я англиканин, но кого только нет в этом мире! Вообще-то я собирался придать этого Гласса вам, чтобы он вам помогал, суперинтендант. Он у меня один из лучших – не слишком сообразительный, но и голову не потеряет и не поскользнется на скользком месте. По-моему, было бы справедливо подключить его к этому следствию, поскольку ведь это он обнаружил тело.
– Хорошо, – рассеянно откликнулся Ханнасайд, просматривавший материалы.
Инспектор прокашлялся.
– Только я все же предупрежу вас, сэр, что у него весьма утомительная привычка вылезать с речениями из Библии. С вашего позволения, этакая мелодрама. И отучить его невозможно. Им руководит Святой Дух. Сообщение позабавило Ханнасайда.
– Надеюсь, Хемингуэй найдет на него управу, – сказал он.
– Так и знал, что это будет малоприятное дело, – мрачно проговорил Хемингуэй.
Через полчаса, осмотрев сад при Трейстоунз», изучив следы за цветущим кустом смородины и глянув на крупную неуклюжую фигуру Гласса, он повторил свое умозаключение.
– Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя, – осудил его Гласс.
Сержант оглядел его с нескрываемой неприязнью.
– Дружок, если вы собираетесь мне дерзить, мы поссоримся, – сказал он.
– Это слова не мои, так говорится в Священном писании, сержант, – объяснил Гласс.
– Всему есть свое время и место, – ответил сержант, – и сейчас здесь не время и не место для Священного писания. Слушайте-ка меня! Когда вчера вечером вы увидели, как этот тип выскользнул из калитки, было чуть больше десяти, так?
– Да, сержант.
– И достаточно темно?
– Совершенно верно, сержант.
– Слишком темно, чтобы хорошо его рассмотреть?
– Слишком темно, чтобы рассмотреть черты лица, но не слишком темно, чтобы увидеть его телосложение и одеяние.
– Насколько я могу судить, было слишком темно, чтобы рассмотреть, не уносил ли он чего с собой, – сказал сержант.
– У него были пустые руки, – уверенно ответил Гласс. – Я не произнесу ложного свидетельства на ближнего своего.
– Ладно, не надо этого! – сказал сержант. – Скажите, вы давно работаете в этом районе?
– Три года, сержант.
– Хорошо, что вы знаете об этих Флетчерах?
– Выкатились от жира глаза их, бродят помыслы в сердце!
– И что в этом такого? А каков племянник?
– Я не знаю о нем ничего, ни хорошего, ни дурного.
– А покойный Эрнест? Лицо Гласса помрачнело:
– Стремящийся к злу стремится к смерти своей.
– Какому злу? – насторожился сержант.
Гласс сурово посмотрел на него:
– Я знаю, что он всей душой был предан суете, лицемерию, распутству…
– Довольно! – сержант оживился. – Мы все не святые. Насколько я могу понять, люди скорее любили покойного Эрнеста?
– Это верно. Говорят, что он был приятный человек, исполненный любви и доброты. Но лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?
– Да-да, все это прекрасно. Но с чего вы взяли, что он был распутник? Это из-за следов?
– Нет. Джозеф Симмонс, ступивший на путь света, хотя человек и глупый, знал некоторые тайны своего хозяина.
– Да ну! Разберемся! – оживился сержант и повернул к дому.
Он вошел в кабинет через стеклянную дверь и обнаружил там своего начальника с адвокатом Эрнеста Флетчера и с Невилом Флетчером, который сидел, развалясь безвольно в кресле, и из угла его губ, как всегда, свешивалась сигарета.
– Если это все, суперинтендант, я, с вашего позволения, удалюсь. Если и впредь услуги мои понадобятся, вот моя карточка.
– Благодарю вас, – сказал Ханнасайд.
Адвокат положил в свой портфель завещание Эрнеста Флетчера. Он довольно сурово поглядел поверх пенсне на Невила и сказал:
– Вам весьма посчастливилось, Невил. Надеюсь, вы окажетесь достойным тех благодеяний, которые оказал вам ваш бедный дядя.
– Я тоже надеюсь! – Улыбка скользнула по губам Невила. – Я приложу все силы, чтобы пошлое богатство не погубило мою душу.
– Богатство – большая ответственность, – сурово сказал адвокат.
– Я знаю, именно это меня и угнетает. Теперь все будут требовать, чтобы я носил шляпу и следил за телетайпом.
– Надеюсь, вы преуспеете в большем, – ответил адвокат. – А теперь, если вы не возражаете, я бы хотел поговорить с вашей тетушкой. Не проводили бы вы меня к ней?
Невил с готовностью поднялся и пропустил его в дверь. Они вышли из комнаты, и стоявший у дверей в сад сержант Хемингуэй спросил:
– Шеф, кто эта мочалка?
– Наследник, – ответил Ханнасайд. – Невил Флетчер.
– Ну, это не тот, кого мы ищем. Судя по всему, он не может позвенеть даже парой медяков, не говоря уж о том, что ему вряд ли хватит сил стоять, не держась за что-нибудь.
– Внешность обманчива, сержант, – Глаза Ханнасайда блеснули. – Этот утомленный юноша – чемпион по прыжкам в высоту. Как сказал адвокат, он получил второе место в Оксфорде.
– Что вы говорите! Вот бы не подумал. И он – наследник? Что я вам говорил? Мотив номер один.
– Я займусь им, если мне не повезет с неизвестным посетителем, – пообещал Ханнасайд. – Тем временем мы нашли этот пустячок.
Сержант подошел к письменному столу и через плечо Ханнасайда взглянул на три листка с подписью Хелен Норт.
– Расписки, – сказал он. – Так-так-так, выходит, она не шутя сорила деньгами. Знаете, супер, что мне приходит в голову? От этих клочков бумаги мерзко разит шантажом. Вероятно, наш друг Ихавод, разоблачая зло, был не так уж далек от истины.
– Меня зовут Малахия, а не Ихавод[5], сержант, – решительно поправил стоявший у окна Гласс.
– А жаль, – сказал сержант. – А какая цена следам, шеф?