Спустя всего каких-то три кружки этого пойла, я уже плаксиво изливал на нового знакомого историю всей своей жизни и события последних дней, в частности. Подозреваю, что из этой импровизированной исповеди он уловил лишь слово «бойфренд», и всякий раз, когда я произносил его, лицо Франка то мрачнело, то светлело от каких-то непонятных мыслей. Он слушал не перебивая. Меня ещё никогда никто так не слушал. Я вообще-то ещё та трындычиха и болтать могу часами без продыху, от того и личная жизнь складывается ни шатко ни валко. Ну и из-за характера тоже… Хотя многим нравится… первое время.
Пока рассказывал и размахивал руками, умудрился зацепить край своей куртки, развешанной на спинке стула, и вляпаться им в чью-то жвачку, приклеенную к ножке стола. Наверняка наши, русские, пробегали! Но Франку стало стыдно, будто он сам её туда приклеил и единолично опозорил всю нацию. Насилу успокоил несчастного немца. Оттереть эту дрянь, конечно, не удалось.
Позже мне приспичило отлить, и пришлось подняться, оглядывая светлое помещение на предмет обнаружения буков «эМ» и «Жо». Вино резко ударило по мозгам, и я чуть пошатнулся. Парень тут же подхватил меня под руки и очень вежливо поволок куда-то. К счастью, мои потребности он угадал правильно. Притащил в туалет. Но зачем-то затянул в одну из кабинок, хотя у противоположной стены было полно писсуаров. За нами закрылась дверь и щелкнула задвижка.
Я попытался обернуться, но Франк этого не позволил. Обнял со спины, скользнув ладонями под плетьми моих рук, и потянулся к ширинке. Я невольно откинулся на него, расслабившись и впитывая чужое тепло. Он что же, думает, что я сам подержать не смогу? Шепчет что-то горячее. Ну, это я так думаю, что горячее, потому что от его шёпота у меня спина покрывается коркой жестких мурашек.
Когда он уже добирается до моего члена, бью его по рукам. Ещё не хватало со стояка сцеживать. Я нормально поссать хочу. Он послушно убирает руки, но кладёт их на мои бёдра. Слышу его дыхание у самого уха. Он что, смотреть будет? Ладно, мы не стеснительные. Не стеснительные, я сказал! Ссы давай, нефиг глазки строить!
Стоило покончить с этим нелёгким делом, как меня рывком прижали к боковой стенке и стянули джинсы вместе с трусами чуть ли не до пола. Франк опустился на колени, оглаживая моё тщедушное тельце подрагивающими ладонями. Впрочем, вполне уверенно и умело. Ну, если вот так, то почему бы и нет? Расслабляюсь и позволяю себя возбудить.
Минет шикарен. Такого со мной ещё не вытворяли. И дело даже не в технике, а в том, насколько желанным я себя почувствовал. В каждом движении, в каждой ласке, каждом касании от парня буквально несло волной густого непролитого вожделения. Меня почти трясло. От ситуации. От такого захватывающего своим энтузиазмом партнёра. От предсказуемой внезапности происходящего. Мне пришлось зажать себе рот, чтобы не стонать на всю Германию. Очень уж хотелось пошло кряхтеть, порыкивать и вопить «даст ист фантастиш» в лучших традициях жанра. Меня колотило от того, как он сам растягивает моё удовольствие. От того, как плавно двигается рука между его ног, под нависающими складками свитера. Как точно он делит ритм между нашими членами. Как влажно хлюпает слюна в тишине пустого туалета.
Вот так вот, докатился. Но как приятно иногда докатиться.
Когда я кончал, парню пришлось держать меня обеими руками, чтобы не колотился о тонкую перегородку, настолько болезненно-разрывающим был оргазм. Я вполне был готов умереть от такого, но не судьба. Добираться мне до Бреста и пилить в свою никчемную жизнь, в которой даже любовник не способен до конца сыграть свою роль прекрасного принца на белом кошельке. Довольно тощем кошельке, надо заметить. Франк кончил с приятным гортанным стоном и ткнулся лицом в мой пах. Я невольно погладил его по голове, зашептал сквозь прерывающееся дыхание что-то привычно успокаивающее непривычно искренне.
Когда выбирались из кабинки, я заметил белые капли на своем кроссовке. Франк очень расстроенно принялся извиняться. Я лишь махнул рукой и пристроился к раковине, наводя порядок в своём слегка протрезвевшем облике. Уже умывшись, сполоснувшись, заправив одежду и почти оттерев кроссовок, заметил, что парень испарился куда-то.
В зале его тоже не оказалось, как и моей куртки, в кармане которой оставались последние крохи денег, паспорт, бумажный штрихкод от камеры хранения и билет до треклятого Эрфурта. Зато на столе лежит узкая книжка, которая может быть только счётом за ужин. Пока в зале было пусто, я рыбкой выскользнул наружу и покатился с лестницы, едва успевая переставлять ноги. Метнулся к выходу с автовокзала, в надежде успеть догнать вора. И врезался во Франка у стеклянной наружной двери.
От него пахнет тёпловатым немецким морозом. В руках сжимает мою куртку. Удивлённо смотрит на меня. Нахмурился. По-моему, даже обиделся, но куртку мне отдал. На ней не было и следа от жвачки!
- Но как?! – невоспитанно завопил я.
Франк пожал плечами и грустно улыбнулся. Но поняв, что я не отцеплюсь, жестами показал, что отчистил её снегом. Прикольно. Надо запомнить.
Пришлось извиняться. Будь мы наедине, это было бы сподручнее, а так пришлось бороться с языковым барьером. Но, кажется, удалось. Во всяком случае, парень смягчился и тепло улыбался, пока мы возвращались в кафе. Он оплатил счёт, видимо, чтоб я не нервничал, и заказал нам кофе.
Теперь говорит он. И, странное дело, мне кажется, что я понимаю. Или мне очень хочется так думать. Потом показывает мне свой билет до того же Эрфурта, и с восторгом разглядывает мой. А я смотрю на него и понимаю, что ни в какую Россию я не поеду, пора уже начинать просить сексуального убежища у такого уникального Франка, который вряд ли существует более, чем в одном экземпляре, и уж наверняка нигде мне не найти даже копии. Таких больше не делают. Я улыбнулся и получил понимающую улыбку в ответ. Кажется, и я для кого-то могу быть уникальным. Или мне просто хочется, чтобы это было так. Хотя бы до тех пор, пока я не выучу язык настолько, чтобы понять, до какой степени ошибся.
Но это не скоро. С языками у меня всегда было не очень хорошо.