Человек, взревев, снова ударил по подоконнику. Боль отдалась в руке. Ему было всё равно.
— Ты… — произнёс он, не зная, что ещё сказать. — Ты… Да ты… Да иди ты на хуй!!!
Из его глаз брызнули слёзы. Он кинулся на отца, чтобы ударить его, смять, но из–за повреждённой ноги споткнулся. Он не упал лишь потому что отец подхватил его, поддержал. Обнял.
— Я люблю тебя, сын, — сказал он.
— Мы должны драться, — сказал он.
— И мы будем драться вместе, — сказал он. — Пойдём.
Отец и сын вышли из дома к людям Герберта.
Человек шёл, прихрамывая, и потому немного отстал от отца, а тот, выглядящий старо и устало, оказался впереди и раскинул руки, глядя на городских:
— Мой сын всё мне рассказал. Уходите отсюда. Вы не получите его.
Нож в его руке подёргивался.
— Я не хочу никого убивать.
Городские переглянулись, глаза у них были пустые–пустые.
И они кинулись.
Отец не сделал ничего. Он стоял с раскинутыми руками, и люди набросились на него, и тут всё изменилось. Лицо отца человека оставалось бесстрастным, но сам он лёгким движением двинулся в сторону и воткнул нож в живот одному из городских. Потом другому. Третьего полоснул лицу.
Те опешили, но потом накинулись уже все вместе, повалили отца человека на землю, начали избивать, нож блеснул и отлетел в сторону. Человек ускорил шаг, прихрамывая, крепче сжал молоток, в голове у него шумело; он врезался в людей, и бил–бил–бил…
Всё это прервал насмешливый голос Герберта:
— А вы, я гляжу, не скучаете.
Человек замер, а горожане расступились. Герберт стоял, немного наклонив голову и закусив щёку, смотря на избитых людей, отползающего в сторону отца человека и нескольких мёртвых, лежащих на земле.
— Мда, — сказал Герберт и присел на корточки, чтобы пощупать пульс. — Неплохо вы тут развлеклись.
— Я просто кинулся на них, — ответил человек, показывая молоток. — Они издевались над отцом.
Герберт поднялся на ноги и упёр руки в поясницу, словно нарочно выставляя живот так, чтобы он казался больше.
— Так или иначе, ты здесь, я тебя нашёл. Хоть что–то… — он качнулся из стороны в сторону, хрустя спиной. — Как же тут у вас… ужас какой, как всё сложно! Так что делать–то будем?
— Не трогай отца.
Герберт осклабился.
— А если захочу? Что сделаешь, кинешься? Ну, давай, вот он я! — он расставил руки в стороны, словно готовясь обнять. — Что, ссышь? Теперь я не позволю просто так себя избивать!
Человек ничего не ответил, крепче сжав ручку молотка.
А Герберт издевался дальше:
— Так что же? Давай… что, думаешь я снова прощу, думаешь, я снова…
— Снова что? — оборвал его человек. — Что, блядь, снова? Ну, вот пришёл ты сюда, привёл с собой весь свой город. И что ты хочешь от меня?! Чего хочешь?
И Герберт замолчал, надувшись, будто набрав воздуху в грудь и не в силах его выпустить назад.
Человек продолжал говорить не очень громко, потому что слова шли из него тяжело, неприятно, будто вперемешку с иголками.
— Хочешь запереть меня в городе, в клетке, вот уж не знаю зачем, этого, да? Этого уже никогда не будет. Просто посмотри на себя, — и дальше человек закричал, терпеть ему всё это было уже невыносимо. — Посмотри, блядь, на себя! Ради своей ебучей прихоти ты притащил сюда целый город, убил стольких людей… хочешь, чтобы всё было как прежде! Да это невозможно, потому что ты монстр! Просто тиран и монстр! И ты ещё думаешь, что можешь…
Хрыкнув, Герберт ринулся на человека и мощным ударом заставил его замолчать. Человек дёрнулся, отскочил назад и ударил Герберта в ответ, кулаком, просто кулаком, но с зажатым в нем молотком. Того откинуло назад сильнее: удар вышел мощнее из–за груза в руке.
Люди вокруг смотрели как зачарованные. Герберт пошатнулся, опёрся на руку одного из них.
— А вот прикажу им, и разорвут тебя и твоего ебаного папашу на куски…
— Не прикажешь… — точно так же натужно ответил человек. — Не прикажешь… Ведь не совсем же конченый ты пидор?