Прагматика секретных языков заключается в том, что дети ограждают себя от насмешек взрослых, которых веселят все эти дома на деревьях, тайные убежища, вигвамы, пароли и пещеры. Период секретов такой же естественный, как период вранья в три года (умные люди не дадут соврать, что это показатель растущего интеллекта и включившегося образного мышления). Это значит, что мозг развивается – и нужно направлять интерес ребёнка в сторону чтения и самообразования.
Какая польза может быть от тайных детских языков? Тема секретного языка выводит на тему головоломок, шифровок, ребусов, а позже – языков программирования и криптографии. Для ребёнка с аналитическим складом ума польза будет заключаться в том, что он довольно рано поймёт, что язык – это конструктор, из которого можно собрать всё что угодно. Он научится чувствовать элементы языка: его фонетику, морфологию, синтаксис.
Для детей творческого, фантазийного склада секретный язык – это как банка варенья для сладкоежки. Язык позволяет конструировать реальность. И законы, по которым создаются секретные детские языки, прекрасно работают для языков сказочных. Как говорят феи? Звёзды? Лошади, когда люди их не слышат? А как выглядят существа, которые говорят тем или иным образом?
Следом за существами рождаются их обычаи, одежда, города и деревни, конфликты и герои. Рождается эпос и целая смысловая вселенная. А значит, ребёнок получает стимул для творчества словесного: рассказов, стихов, картин о фантазийных мирах…» [30]
Условные, «институтские», секретные, «тарабарские», «балабурные» (совр. арго) языки относятся к искусственным. Они были выделены филологами и этнографами ещё в XIX веке, зафиксированы в произведениях Н.В. Гоголя, А.Н. Энгельгардта, В.И. Даля, Н.Г. Помяловского, В.Г. Белинского и других. Научное освещение искусственные языки школьников (заумный язык, языки с меной окончания основы, оборотные, или обратные, языки) получили ещё в 1920-х годах. Кстати, презрительное наименование «тарабарский» «в отдельных случаях было подсказано и закрепилось в детской среде насмешками взрослых, осудительно относящихся к детским разговорам на искусственных языках, как к пустой болтовне: Тара – бара / Вчера была, / Сёдни не пришла…» (Виноградов, 1926. С. 17; Анищенко, 2010).
Позволим себе некоторое лирическое отступление и, благодаря Валентину Кулешову повести «Пророки жёлтого карлика», которая могла бы стать фантастической, если бы не оказалась автобиографичной, ненадолго перенесёмся в самое начало 1980-х:
«Тёплым летним вечером на Юго-Западе столицы, в маленьком скверике, стиснутом стенами домов нового жилого массива, на скамейке, выкрашенной в стандартный зелёный цвет, сидел человек. Хотя прошедший день выдался на редкость жарким, на нём был серый пиджак с коричневым не в тон галстуком и безукоризненно белая, сильно накрахмаленная сорочка. Неуверенное, немного детское выражение белёсых глаз выдавало близорукость, а полоска на переносице свидетельствовала, что он лишь недавно снял очки, которые торчали из нагрудного кармана пиджака. Во всём его облике было что-то от машины, остановившейся на минуту лишь для того, чтобы вновь начать размеренное движение. Человек находился в том состоянии, которое принято называть задумчивостью, и редкие прохожие лишь слегка нарушали его спокойное блаженство. Прошедший день, как и многие другие, был бы ничем для него не примечателен, это был бы один из тех дней, которые пролетают так быстро, что от них в памяти остается серая пелена…
Мысли томно брели, изредка спотыкаясь о декорации окружающей среды. Неожиданно на пути возникло какое-то препятствие, оно быстро оформилось и приняло вид упитанной и ухоженной крашеной блондинки с ярко намазанными губами. «Торговка, наверное, какая-нибудь, – подумал он с неприязнью и тут же внутренне одёрнул себя: Какое я, собственно, имею право не уважать работников торговли? Не все же они воры, в конце концов…»
Работник торговли медленно продефилировала мимо, окинув его презрительным взглядом, и уселась на другой конец скамейки, зажав между ног большую, плотно набитую хозяйственную сумку. Покой был нарушен. Предметы вокруг приобрели чёткие очертания.
Неподалёку в песочнице играли дети. Песок в дощатый квадрат взрослые дяди забыли насыпать, и ребята что-то увлечённо чертили на остатках песка прошлых сезонов. Гомон их разносился на всю округу, и человек на скамейке подивился, как он не слышал его раньше. Впрочем, слов было не различить, голоса как-то странно переплетались, кружились в вечернем воздухе, то звучали резкими мальчишескими диссонансами, то вдруг сливались в удивительные, почти музыкальные гармонии, будто здесь играли не карапузы родного двора, а хор мальчиков акапелла…