Когда дровосек, сев на коня, едет домой, на дороге нищие снова просят у него милостыню. А денег-то падишах ему не дал!
— Вам нет и мне нет, вам нет и мне нет! — приговаривает он направо и налево и так доезжает до своего дома.
Но вот дровосек и его жена проголодались.
— Ну, что мы теперь будем делать, — разве так лучше стало? Денег нет ни гроша!
— Ступай-ка ты, муженек, к лавочнику, снеси ему эту саблю, возьми за нее чего-нибудь поесть.
И вот дровосек идет к лавочнику, отдает ему саблю, берет кое-что из еды и возвращается домой. И снова, как и раньше, ни о чем не заботясь, затевают они пирушку. Затем дровосек делает саблю из дерева и вкладывает ее в ножны.
А все их проделки видел шахский слуга и наутро доложил падишаху. Тот решил наказать дровосека.
Надо сказать, что в те далекие времена, когда давалась кому-нибудь новая должность, вновь назначенный обязан был снести голову одному из преступников.
Падишах велит всем своим людям собраться в одно место и посылает за дровосеком. Тот одевается, садится на коня и приезжает во дворец; падишах приказывает привести преступника и говорит дровосеку:
— Отруби голову этому человеку.
А у дровосека-то сабля деревянная! Как тут быть?
— О аллах! Если за этим человеком нет греха, пусть моя сабля станет деревянной, если есть — пусть зарубит его! — восклицает он и вытаскивает саблю.
И вот все видят, что сабля из дерева. Тогда дровосек говорит падишаху:
— Видите, эфендим, за этим человеком нет греха!
А падишах хоть и знал, что сделал человек со своей саблей, — остался так доволен его находчивостью, что пожаловал ему конак, дал много денег и сделал его своим любимцем.
Дровосек берет свою жену, и живут они в том конаке до самой смерти: едят, пьют и жизнь свою проводят в спокойствии.
Они достигли радости предельной, а нам бы сесть на мачте корабельной!
В какое-то время жила одна женщина, которая занималась тем, что обманывала людей и этим добывала себе средства к жизни. Обманет кого-нибудь, и с утра до вечера ест, пьет и веселится с разными бездельниками, а лишь только все запасы кончатся, она идет обманывать других.
И вот как-то раз еда у нее кончилась. Раздумывала она, раздумывала, кого бы ей обмануть, и вдруг пришла ей на ум одна ханым, жившая в том же квартале, что и она. А она знала, что эта ханым любила водоноса. Ее-то и решила она обмануть.
Женщина отправляется прямехонько к ней в дом. Болтает о том о сем; смотрит: весь двор полон птицы — гуси, утки, индюки, и все кричат разными голосами.
— Ханым, зачем тебе столько птиц — от их гоготания разговаривать нельзя, — говорит она хозяйке, а та отвечает:
— Ах, это все мой муж; он ест только птичье мясо и потому каждый день приносит птицу. Мне этот гам тоже надоел. А что поделаешь?
— Да ты отдай их мне ненадолго, я выучу их петь песни, а затем пригоню назад. И как тебе тогда будет приятно!
— А разве такие птицы могут петь песни? — спрашивает ханым.
— Еще как поют — одно удивление. Вот только кормить их надо рисом и изюмом; если они будут есть кукурузу, тогда, конечно, не запоют.
Хозяйка поверила ей.
— Хорошо, бери их, гони, а когда научишь петь, я тебе еще и денег дам.
С этими словами она отдает обманщице всю птицу, да еще мешок рису и мешок изюму в придачу.
И вот женщина берет мешки и гонит к своему дому целое стадо птиц. Она снова собирает бездельников, опять пьет и ест с ними, каждый день режет по одной птице, фарширует ее рисом и изюмом, жарит и подает на стол.
За короткое время от целого стада птиц осталось три-четыре штуки.
Женщина набрасывает на спину фередже и идет к ханым. А та, увидев ее, спрашивает:
— Ну как, научила птиц петь?
— Хай-хай, неужели же нет? Приходи-ка, послушай! Каждый стишок поют с припевом: «Ханым любит водоноса!»
Услыхала ханым эти слова, испугалась и подумала про себя: «Смотри-ка, они видели, как приходил ко мне водонос, оттого теперь и поют так». Тогда она говорит женщине:
— Знаешь, сестра, уж больно надоели мне эти птицы. Оставь их у себя, я тебе их дарю.
— Ах, что я буду делать с таким стадом птиц? Хватит у меня и своих забот! Сейчас пойду, пригоню их обратно.
— Душенька, возьми их себе, я дам тебе еще пятьсот курушей, ступай, занимайся своими делами.
— Ах, что мне делать с пятьюстами курушей? Вот если ты дашь тысячу пятьсот курушей, тогда я, может быть, и оставлю птиц у себя.