– Да, слушаю. Лес? Какой лес? А… поняла, лес на продажу! Передаю трубку мужу.
И тут молодой поэт Даниил Цой из блистательного преподавателя университета, неистового поклонника Милоша (который ему снится), превратился в коммерсанта. Глаза заблистали капитализмом, а на острие голоса появились кубометры, проценты, переводчики с японского. Когда разговор закончился, он обратился к нам:
– Почему здесь не сидит ни одного переводчика с японского? Эх, Слава, зачем ты без фанатизма учил японский!
– А почему роща деревьев сама не решает, кому и на что отдать свою плоть? На бумагу ли, чтобы вышла книга… Кстати, некоторые хитрецы писатели подкрадывались бы к ней, обещая: у нас есть удобрения, на этом месте новая роща вырастет. А роща бы им отвечала: пусть мой совет деревьев скажет. А деревья хвать хитреца за шкирку мощными ветками и как катапультой – за тридевять земель. Он летит и говорит: подумаешь, зачем мне роща, да уже начинают из песка бумагу делать – белую, вечную. Ее хватит на все. Упал он на чистый, желтый песок, зачерпнул его в горсть, любуется, а песок прокашлялся и изрек: хрен я тебе дам себя на твою книгу. А Чеславу Милошу роща махала бы своими кронами: сюда, сюда! Я дам тебе столько бумаги – на все книги, что ты написал!
Зазвенело нетрезвое стекло, Вихорков встал и добавил:
– Чеслав, передай Ивану, что он не прав.
Да, пришло время сказать, что в прозрачной папке у Даниила. Там у него, во-первых, девять стихотворений, которые он написал в промежутке между рубками двух рощ. Во-вторых, благодарный ответ Милоша на наше поздравление с девяностолетием: «Как я рад, что далекие камни Урала становятся камнями Европы». А в-третьих, в папке оказались наши стишки, но не размышляющие, как у Даниила, а…
Впрочем, смотрите сами.
В прекрасном количестве
Саше через месяц будет четыре года. Раньше-то он мечтал, чтоб ему подарили самовар.
В детском саду самовар, как гость, живет в отдельной комнате. Еще там есть матрешки и лапти.
Саша любил смотреть на самоварное блестящее пузо, потом подходил в упор и начинал ощупывать свое лицо: я это или не я там отражаюсь такой мультяшный?
– А нянечка говорит, что раньше вместо самовара был какой-то Ленин, и комната называлась ленинская.
– Самовар – это Ленин сегодня, – ответила мама.
Старший брат Леха раньше обещал:
– Я спецвыпуск газеты… я смогу, я успею к твоему дню рождения!
Он был в первом классе и немного важный: выпускал домашнюю газету. Тема первого номера: бессмертие. Тема второго: будущее. Ну а третий номер был про живой уголок.
Спецкор – папа – участвовал лишь в первом номере: «Бессмертие таракана: что делать?»
А в газете про живой уголок было много всего! Очень! Сначала заметка: «Понос черепахи позади». Начиналась так: «Пишет Алексей Чибисов. Вчера черепаха поела творожную запеканку, которую мама дала котенку». Затем Леха переписал в газету объявление, которое сам же развесил по подъездам двух домов: «Потерялся зеленый волнистый попугайчик. Кто нашел, верните. Будет вознаграждение. Пожалуйста! Говорит: Кеша, птичка».
– Наверное, попугай почувствовал все заранее и смылся.
– Он подумал: хозяин проиграет зарплату второй раз, и тут такое начнется!
Братья шептались друг с другом – сверху вниз и снизу вверх, потому что лежали на двухэтажной кровати. Да, да! Отец уже второй раз оставлял в игральных автоматах все до копейки.
А младший брат Ваня за два бесконечных года жизни накопил уже много способов выживать. Он стал увесисто ходить по детской и рычать: «Папа мой! Мама моя!» И косил грозно взглядом: ну-ка выходи, кто хочет разбить наш крепкий живой уголок, а в нем – папа, мама, Леха, Саша, я, рыбки, черепаха, кот, а попугай Кеша тю-тю через форточку.
Саша вдруг зарыдал, но объяснил брату: мол, просто собак жалко, которые на улице – на холоде остались и лают.
Тут Леха вскочил, подбежал к иконе Николая-угодника и чуть ли не требовательно спросил:
– Ну почему ты сделал, что у всех отцы деньги домой приносят, а у нас проиграл?
Саша добавил:
– У меня в группе Герман всех кусает, а у него папа вон какой хороший. А я не кусаюсь, а папа все больше проигрывает: сначала восемь тысяч, потом десять.
Тут мама стала надевать шубу. А за окном так темно! Поэтому Леха начал лихорадочно спрашивать у нее: