А лучшие врачи мира — не могут. Нет, разделят они ложе с кем-нибудь — и будет так же, бесхитростно и слепо. Несложное дело. Но сами, разумом, знаниями, умениями, — нет. Убить — легче легкого, оттого и строжайший воспрещающий обет на них лежит. Никогда не убивал Бенда — но не может не знать, как это. Не бывает медицины — без. Удержать жизнь — чем больше знаешь и умеешь ты, тем больше жизней удержишь. Но никогда — все. И великий Зиявуш от родных, что с нетерпением и надеждой отчаянной слов мастера ждут, голову отворачивал в стыде. И учитель Зиявуша. И все врачи во все времена. Никому не миновать.
Ворочается в солнечном сплетении Бенды глухая обида. Душно Бенде. В сад вышел, в лиственную кружевную тень.
Возле водяной чаши девочка играет — что-то лепит из влажной земли. Лечил ее Бенда от лихорадки, потому вспомнил, как зовут: Арнавак она, из дома напротив. Далеко ей до возраста крови, лет шесть или восемь еще, потому бегает пока где хочет, и голова ее не покрыта.
Подошел Бенда, присмотрелся. Несколько фигурок — вроде как двое людей, вроде как собака или лошадь еще. Арнавак напевает невнятно, лепит тщательно, но расплывается мокрый песок под пальцами. Не успевает закончить человечка — а его ноги уже снова надо подправлять. Но не унывает Арнавак: что рассыпалось — по-другому слепит. И песенка самодельная, ни в склад, ни в лад, за историей этой расплывающейся ведется: как поехали куда-то двое, рыбу наловили, а потом одного из них птица Рух унесла… и общем, понятно, из какой сказки, только тут не от записанного в книге идет, а от высыпающегося из героев этой нескладушки песка.
Долго смотрел на игру Бенда, потом спросил:
— Зачем ты это делаешь?
Вздрогнула Арнавак, смутилась и испугалась. Ведь не приглашали ее в сад лекаря — а ну как погонит сейчас хозяин? Вдруг что не то сделала и ругать сейчас будут? Услышала бы — сама бы убежала, но заигралась.
— Не буду больше, — тихо говорит. — Простите…
Махнул Бенда рукой:
— Да не к тому я. Можешь дальше лепить. Зачем тебе это? Зачем тебе фигурки эти нужны?
Еще больше Арнавак растерялась. Никогда ее об этом не спрашивали. Ну потому что играется, хочется, интересно — как это объяснить? Но ведь не просто взрослый спрашивает — лекарь, важный человек, перед которым и отец Арнавак кланяется низко и говорит тише.
Вдохнула глубоко Арнавак, вспомнила, как бабушка сказку рассказывала, и начала так же — что запомнила. Что не ладилось — просто пропускала.
Слушал Бенда внимательно, не перебивал — словно историю болезни.
Поняла Арнавак, что не выходит — чтобы понятно. Сбилась совсем, еще больше смутилась. Замолчала. Вроде такая большая и хорошая сказка была — а расползлась, как мокрая земля под пальцами.
— Хорошо, — сказал Бенда. — Вот смотри. Есть сказка — верно? Тебе ее рассказали, ты запомнила. А фигурки вот эти земляные — тебе зачем?
И смотрит глазами светлыми, нездешними.
Отводит взгляд в сторону Арнавак. Как отвечать-то?
— Чтоб они живыми были…
— Но ведь не живые они? Это просто фигурки из песка. Они же сами не ходят, не дышат, не думают…
Пожимает плечами Арнавак виновато:
— Когда я в них играю, они живые…
Сдержался Бенда, промолчал. В дом вернулся. Грустно думать, что, сколько бы лет ни прошло, а все равно ты не умней маленькой замарашки, что возится в грязи.
На следующий день предупредил Бенда, что уезжает, и, может статься, надолго. Помощника вместо себя оставил. Предупредил, чтобы детей из сада не гонял. Чтоб книги берег — и предупреждать не надо. Немногое с собой взял. Сел на любимого пегого мула. В столицу направился. К учителю.
Доброе дело дорога. Пыль, присыпая тебя, как только что написанную страницу, вытягивает непокой. Мул идет вперед, раздвигая простор, словно купальщик воду. Любит Бенда этого мула, сам себя с мулом сравнивает: крепок, вынослив, работает много, ест мало, хвори не липнут, подков не требуется. К тому же умен и осторожен. А что красотой особо не задался и потомства ждать не стоит — о том ли печалиться? Немыслимое небо вокруг, цвет его — голубой, качество — совершенство.
Вовремя добрался, как чувствовал. Заболел старый Зиявуш, ослабел нехорошо, глаза погасли. Сразу как приехал — за работу Бенда взялся. Вспомнил все — и чему выучили, и до чего сам дошел, и чего не знал никогда. Новые ученики да помощники к концу дня уже на ходу засыпали — загонял их Бенда с поручениями. Четыре дня и три ночи сражался — вытянул. И долго выхаживал потом, пока в силу не вошел Зиявуш. Медленно старое тело жизнь вбирает, отпускает слишком легко.
Помнит Бенда, что врач тогда побеждает, когда больной на стороне врача — против болезни. Примет сторону болезни — беда. А слабый может и не заметить этого. Много говорил Бенда, на голос свой выводил больного, словно рыбак — крупную, мощную рыбу суген. Аккуратен рыбак. Не сорвется.