Я стал стрелять по сторонам наугад. Расстрелял все восемь патронов, сменил магазин и, положив «Сайгу» на колени, быстро снарядил опустевший. Пока пихал в магазин патроны, крутил головой влево-вправо, следя за дорогой. И тут меня снова прошиб холодный пот: я вдруг понял, что слишком долго – с полминуты точно – не смотрел назад. И тут я обернулся и увидел его…
…Волк, здоровый как телок, пепельно-серого окраса, с ярко-жёлтыми не по-звериному умными глазами молча рысил за санями метрах в десяти, сокращая расстояние с каждой секундой. Он сразу всё понял, когда наши глаза встретились, и ускорился до просто невозможной для обычного животного скорости! В мгновение ока он приблизился к саням на расстояния прыжка и, конечно же, тут же прыгнул…
…Каким-то чудом я успел в него выстрелить, когда до пасти зверя оставалось от силы метра два! И попал! Заряд крупной дроби ударил бирюка как кувалда, и он кубарем покатился за санями по дороге, превращаясь у меня на глазах – в этом я готов клясться на чём угодно! – в человека!
Когда метель скрыла его, лежавшего посреди дороги и истекавшего кровью, от моих глаз, то был здоровенный голый мужик, весь волосатый, что твой орангутанг. Я перекрестился, шепча про себя Иисусову молитву, а позади на дороге послышался такой вопль, такой силы, что у меня уши заложило. И то был не вопль зверя, то ведьма кричала утробно и страшно: «Климушка-а! Климушка-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а-а-а-а!!!»
И тут мертвецы, что до того просто стояли вдоль обочин, двинулись к дороге. Буян, наконец заметивший покойников, испуганно заржал и поскакал ещё быстрее, едва не переворачивая сани. Я стал выцеливать и стрелять в мертвецов, но толку было мало. Удачно пару раз всего попал, оторвав картечью одной покойнице ногу, прямо от тазовой кости, а другому мертвецу, ветхому дедку, усохшему как египетская мумия, снеся голову. В шею попал. А позади тем временем появилось стадо диких свиней, которые бежали и визжали, и глаза у тех свиней были человеческие!
Я принялся как заведённый палить то в свиней, то в мертвецов, приговаривая: «Господи, помоги! Пресвятая Богородица, защити! Н-на, сука, держи! Н-на, паскуда, получи! Господи, помоги! Господи, помоги! Господи, помоги! Держи, козёл! Матерь Божия, спаси меня!» И между каждым словом, будь то молитва или проклятие, я стрелял и стрелял. А потом снаряжал быстро магазины, молясь о том, чтобы не выпрыгнул на меня никто из леса, чтобы конь не повредил ногу, чтобы сани не перевернулись, и снова стрелял, и молился…
Лес кончился неожиданно. Я и не заметил, как. Только что мимо проносились укрытые снегом сосны и ели, и вот уже ровное поле и никакой тебе нечисти вокруг. И метель стихла, как выключили.
Буян пёр вперёд, а из-под попоны его валили клубы пара, как из под капота трактора с закипевшим радиатором.
Натягивая потихоньку поводья, я постепенно замедлил коня, и последние километры до хутора друг мой четвероногий и спаситель прошёл шагом, остывая потихоньку и отходя от страха, что довелось ему бедному испытать в лесу. Приходил в себя и я. Меня стало нервно потряхивать, и трясло до самого хутора. А как подъехал я до дому, там уж взял себя в руки.
На базý встречала меня моя Евгения Сергевна. В шубе и валенках, с пуховым платком на голове.
– Приехал, наконец, – сказала она, утирая слезу.
– Приехал, – говорю я, и жену обнимаю.
– Неспокойно мне было, Юра. В лесу, говорят, волк злой объявился… Такой лютый, что и в хуторá захаживает. У Шуваловых корову задрал, одни копыта остались, а остальное непонятно куда утащил… Никто ума не приложит, как такое возможно…
– Нынче всякое возможно, Женюша. Ты давай, иди в дом, не стой на холоде, а я Буяна обихожу и приду с подарками… Да не гляди ты в сани, не интересно же будет! Ну, всё (я поцеловал супругу в холодный носик), давай иди…
Спровадив жену в дом, я закрыл ворота, потом подошёл к Буяну, долго посмотрел ему в глаза, и с чувством расцеловал лошадиную морду.