— Если ты позволишь мне, я попробую Действовать через царицу. Она юна и очень наивна, но тем легче будет направить её мысли в нужное русло.
Эйе невесело усмехнулся.
— Анхесенпаамон? Она не имеет никакого влияния на фараона, она только нежный цветок, обвившийся вокруг его сердца. К тому же она беременна, все её мысли заключены только в этом. Это не поможет, Тэйе, может только навредить. Ты знаешь её лучше, чем я, ты должна это понимать.
— Когда человек тонет, Эйе, он хватается за стебель лотоса, веря, что тот удержит его на поверхности. Если я сумею убедить Анхесенпаамон в том, что война грозит жизни прежде всего её мужа, который собирается лично участвовать в сражениях...
— Испугать её судьбой Секененра[144]? Вряд ли это поможет. Войну она видит такой, как её изображают на каменных плитах, к тому же твёрдо верит, что её муж находится под особым покровительством богов...
— А разве это не так?
— Боги благодарны Тутанхамону, больше того — ему благодарны их служители... — Эйе улыбнулся, впервые за время нашего нелёгкого разговора. — Но это наивно — полагаться на юную девочку. Что она знает о хатти? Только то, что, быть может, рассказывал ей Туту, с которым она так сблизилась в последнее время. Кое-что узнала от Раннабу, кое-что от Мернепта... Она не знает, что боевой топор хатти летит на десять локтей и пробивает окованные медью и золотом борта колесниц. Нет, девочка не поможет... И фараон уже не будет слушать ни тебя, ни меня. Он преисполнен решимости выполнить свои обязательства по отношению к царю Митанни, тут, должно быть, не обошлось без царевны-митаннийки и Джхутимеса. Это правда, и его дед, и Джхутимес III поступили бы так же, об Эхнатоне я не говорю — что интересовало его, кроме Атона, если он допускал гибель даже своих соотечественников? Тутанхамон благороден, и в его благородстве таится моя гибель. Никогда ещё я не чувствовал себя так безнадёжно запутавшимся, таким беспомощным, и ты не привыкла видеть меня таким, Тэйе. И нет никого, кто мог бы спасти меня, теперь это не под силу даже богам. Доверие фараона ко мне подорвано, и я виноват в этом не меньше, чем Хоремхеб, потому что связался с ним, потому что связался с проклятой Кийей. Но знаешь ли, что меня ещё тревожит, Тэйе? Супиллулиума хитёр, он может попытаться найти и других, более сговорчивых. Если это окажется хитрый и умный человек, тогда царь хатти может рассчитывать на победу. Если кто-то уберёт с пути Хоремхеба, Супиллулиума может спокойно спать в своей Хаттусе, ибо в Кемет больше нет военачальника, способного победить хатти. И я боюсь, Тэйе, что пожелаю ему успеха...
— Но ведь это грозит гибелью Кемет!
Странная улыбка появилась на губах Эйе, такая странная, что она неприятно поразила меня, и я даже опустила глаза, чтобы не видеть его внезапно изменившегося лица.
— А почему бы и нет, Тэйе? Если меня хотят утопить, если я могу лишиться сразу всего, почему бы не избавиться от врага? Кто бы это ни был, я буду бороться с рукой, схватившей меня за горло...
— Даже если это будет рука фараона?
Мне стало страшно, когда с губ моих сорвался этот вопрос, прямой и жестокий. Лучше, чем кто-либо, я знала, как Эйе любит фараона, как он привязан к нему, точно к родному сыну. Так давно повелось — оба мы считали царственных детей своими детьми. И я не удивилась, когда Эйе сказал резко:
— На такие вопросы не отвечают, Тэйе. Никогда не отвечают! И никто не имеет права задавать их. Никто, слышишь? Тем более мне. Я присутствовал при смерти Аменхотепа III, Эхнатона, Хефер-нефру-атона. Хвала богам, Тутанхамон слишком юн, чтобы я мог пережить его. Но я хочу окончить свои дни как великий чати, имя которого долго будет помнить Кемет...
— Всегда будет помнить, Эйе!
Он улыбнулся моей горячности.
— Знаю, что мне ещё придётся вступить в борьбу с Хоремхебом. И, пожалуй, дело всё-таки не в нём. Кроме него, есть и другие военачальники, поумнее его и уж во всяком случае не трусливее — тот же царевич Джхутимес! Дело в том, что последнее слово должен произнести фараон, и никто, кроме него. Вот здесь Супиллулиуме будет не легче, чем мне.
— Если ты не смог отговорить фараона от войны, то как сумеет сделать это царь Хатти?
— Хитростью. Коварством. Не силой, конечно, ибо молодой Тутанхамон не терпит, когда пытаются действовать силой против решений Великого Дома. И всё-таки тревожно, Тэйе.
144