«Лирические отступления», характерные для ведущих программы «Вести», сами они относили к преимуществам передачи, которые привносят в нее «художественность». Сопоставляя «Сегодня» и «Вести», телезрители говорили: «Сегодня» спросит: что случилось? А «Вести» – что вы чувствуете после того, как это случилось? Знаменитые концовки Светланы Сорокиной /называвшей их «прощалками»/ считались ее «фирменным блюдом». И если вначале это были домашние заготовки, то со временем она все чаще предпочитала экспромты. «Где-то за полчаса до эфира начинаю судорожно думать: что же сказать в конце? – говорила она в 1996 году. – Придумывается, как правило, в зависимости от последнего сюжета и общего настроения дня».
Как-то в программе очередных «Вестей», посвященных чеченским событиям, после рекламы моющих средств Сорокина заметила: совесть генералов, развязавших чеченскую войну, не отмыть даже этим средством. Подобное высказывание, вырвавшееся, так сказать, "от души", подкупило немало зрителей. Ведущая не робот и нельзя лишать ее права на отношение к тем событиям, о которых она сообщает. «Национальным достоянием» назвал руководитель ВГКРТ Олег Попцов слезы Сорокиной, которые навернулись у нее на глазах, когда она сообщала о начале военных действий в декабре 1994 года.
Но доктрина беспристрастности /а, точнее сказать, непредвзятости/ и не отрицает наличия субъективного отношения к излагаемым фактам. Оно лишь обязывает не выражать эти отношения, если ты выступаешь в роли ведущего информационной программы.
Когда во время войны во Вьетнаме знаменитый ведущий Си-би-эс Уолтер Кронкайт решил выразить свое отношение к этой кровавой бойне, он добился разрешения руководства выступить вне рамок своей рубрики новостей /высказывание своего мнения в информационной программе было бы вопиющим нарушением общепринятых норм/… «Это роковой поворотный пункт, – заметил, услышав его выступление, тогдашний президент страны Линдон Джонсон. – Если мы потеряли Кронкайта, значит мы потеряли Америку».
Не проявлять свои эмоции – условие для ведущего информационной программы столь же необходимое, что и абсолютное спокойствие хирурга на операции независимо от того, какие чувства он испытывает. Точно так же профессиональную этику нарушает, о чем уже говорилось, спортивный комментатор, не умеющий скрыть в себе заинтересованность болельщика любимой команды и своими словесными реакциями неминуемо искажающий изложение хода игры. Конечно, наши документалисты могут сказать, что они завидуют этой выдержке, присущей цивилизованным журналистам, но не в силах устоять перед искушением. Но чем же тогда их действия отличаются от поведения пылкой девицы, восклицающей: «Не соблазняй меня, а то я паду!»?
Стремление к объективности – не мечта о невинности, а первое условие профессионализма. Так что, отдавая себя во власть эмоций, журналист-информатор проявляет не национальные свойства характера, а отсутствие элементарной квалификации.
Но как сохранить объективность – в репортажах, очерках, фильмах, сюжетах? И достижима ли она в принципе? Вопросу, пожалуй, не меньше лет, чем только что перечисленным жанрам. Особенно остро воспринимают проблему западная пресса и телевидение, где упрек информационному органу в некритичности к власть предержащим или к проправительственной ориентации равносилен утрате собственной репутации.
По мнению некоторых экспертов, журналисты объективны лишь в ситуациях, когда отстранены от событий, которые освещают. Но что это значит – быть отстраненным? «Отстраненным – в смысле не иметь никакого интереса к событию, кроме того, что о нем необходимо написать? Отстраненным – в смысле не участвовать в нем лично? Отстраненным – в смысле, что точка зрения журналиста не искажает смысла?» – задается вопросом Джон Мэрилл в «Беседах о масс-медиа» – увлекательной книге о проблемах журналистики, где все главы изложены в виде альтернативных суждений.
Некоторые верят, продолжает автор, что если репортер проверит факты, цитаты, уберет все местоимения от первого лица, попытается представить мнение всех сторон, то тогда он создаст объективный материал. Но «реальное состояние дел таково, что каждый журналист, комментатор или обозреватель в работе над материалом идет дальше простого описания фактов. Журналисты не могут быть объективными, даже если они этого захотят».
Аналогичная дискуссия о возможности показывать на экране «жизнь, как она есть» разворачивалась и между кинодокументалистами 20–30 годов.
Недоступная объективность
Жизнь бесконечно богаче и многограннее представлений о ней любого художника, а потому прямая ее фиксация предпочтительнее каких бы то ни было эстетических преобразований», – рассуждали одни, как бы подводя под свою концепцию знаменитый тезис «Прекрасное – это жизнь».
Попытка приписать кинокамере какие-то чудодейственные возможности – не более, чем мистификация, – возражали другие. – Кинокамера в силах лишь рабски копировать окружающую действительность, порождая бескрылый натурализм, ибо ничего нет более удручающего, чем неорганизованный «поток жизни».
Спор бесполезен, – вступали в полемику третьи. – Действительность никуда не перетекает и не может перетекать. Между нею и зрителем находится человек с кинокамерой, значит свое отношение и оценку он вносит в изображение. "Поток жизни" – тезис тоже воображаемый. А поскольку субъективное восприятие неустранимо в принципе, то и «жизнь как она есть» - всего лишь пустая абстракция.
Иными словами, документалисты опять-таки не могут быть объективными, даже если этого захотят. «Фактов не существует, существуют люди, наблюдающие за ними. А люди, наблюдающие за фактами и пытающиеся при этом быть нейтральными, становятся еще более субъективными», – утверждают исследователи журналистики.
Документалисту невозможно уйти от себя самого. В самом деле, заметил как-то режиссер-документалист С. Зеликин, - не все, что во время события происходит на глазах оператора, тот успевает увидеть. Не все, что увидел – снять. Не все, что снял, – режиссер включит в фильм. Не все, что останется в фильме, – утвердит руководство. Не все, что пройдет перед зрителем на экране, – тот сумеет увидеть. Не все, что увидит, – запомнить. Не все, что запомнит, – понять... И так далее. Одним словом, неразрешимый круг.
Разумеется, какую-то часть объективной картины, развернувшейся перед оператором, зритель уловит. Но, с точки зрения строгих экспертов, частичная объективность – не объективна. Изложение фактов, которое не идет дальше фактов, отрезает событие от своих корней. Такие факты лишаются свойств, объясняющих их природу, изолируются от социальной системы, наполняющей их смыслом. «События не становятся событиями, пока человек не даст им своей интерпретации».
Речь, по существу, идет о явлении, известном любому физику, как «возмущающее воздействие на объект». Когда инструмент наблюдения уже своим присутствием меняет свойства наблюдаемого предмета. Это все равно, как если бы мы решили определять показания секундомера в темноте, ощупывая секундную стрелку пальцем. За такое вмешательство приходится платить неопределенностью результатов. Принцип неопределенности приводит ученых к грустному выводу, что наблюдаемый нами мир - это мир плюс воздействие наблюдателя.
Но отсюда не следует, что окружающая реальность не познаваема.
«Сейчас я начерчу вам прямую», – говорил математик, рисуя зигзагообразную линию на школьной доске. Затем поворачивался к аудитории и объяснял: начертить прямую невозможно, поскольку никакая поверхность, в том числе и поверхность этой доски, не является идеальной плоскостью. Но это не значит, что не надо пытаться ее чертить. После чего он стирал прежнюю линию и рисовал новую, более близкую к истине. «Точные науки называются точными не потому, что они достовернее, чем другие – считал знаменитый энтомолог и историк науки А.Любищев, – а потому, что в точных науках ученые знают меру неточности своих утверждений».
Вскоре после перестройки в Советском Союзе прекратили выпуск географических карт с намеренно допущенным искажением, при котором меняли /слегка!/ направления рек и дорог, переиначивали границы районов и масштабы поселков. Это делалось с 30-х годов – с той поры, как Внешнее геодезическое управление было передано в систему НКВД. Никакой шпион по этой карте не смог бы сориентироваться на местности /советские граждане, впрочем, тоже/. Но никакому диверсанту и в голову не пришло бы пользоваться советскими картами. Изображаемая на них реальность соответствовала действительности не больше, чем положительные герои соцреализма соответствовали своим прототипам.