— Ага.
— И значит, придется умудриться не задавать тех же вопросов, что и Мэйсон.
— А этот Раммилиз, что он за человек? — поинтересовался Чико.
— Я лично с ним не знаком, но наслышан. Это фермер, разбогатевший на махинациях с лошадьми. Жокей-клуб отказывается регистрировать его как владельца, и на большинство ипподромов ему вход заказан. Он способен попытаться подкупить хоть Главного распорядителя, хоть уборщицу, а когда подкуп не работает, то прибегает к угрозам.
— Мило.
— Недавно двух жокеев и тренера лишили лицензии, после того, как выяснилось, что они брали у него взятки. Одного жокея выгнали с работы, и ему совсем жить не на что, околачивается у входов на ипподромы и попрошайничает.
— Это, случайно, я не с ним тебя видел недавно?
— С ним.
— И сколько ты ему дал?
— Это уж мое дело.
— Экий ты мягкотелый, Сид!
— Все мы под богом ходим. Как говорится, от сумы да от тюрьмы...
— Уж конечно, я прямо вижу как ты берешь взятку! Вот уж чего никогда бы не случилось!
— Так или иначе, — продолжал я, — нам необходимо разузнать, не то, заправляет ли Питер Раммилиз четырьмя синдикатными лошадьми, потому что это мы и так знаем, а то, не покрывает ли его Эдди Киф.
— Ясно.
Мы продолжали углубляться в деревенский Кент, и, немного погодя, он снова заговорил:
— Знаешь, почему у нас с тобой в целом все удачно складывается в этих делах?
— Почему?
— Да потому что жулики тебя знают. Я имею в виду, большинство из них знает тебя в лицо. Поэтому когда они видят, что ты где-то рядом крутишься, они начинают нервничать и натравливают на нас своих громил, и тут-то нам становится ясно кто именно тут замешан и почему. А сиди они тихо, мы бы так ничего и не узнали.
— Полагаю, ты прав, — со вздохом согласился я и в который раз безуспешно постарался не думать о Треворе Динсгейте.
Без рук нельзя водить машину... Выбрось это из головы, приказал я себе. Просто выбрось, а то совсем расклеишься.
Я снова слишком резко повернул, и Чико взглянул на меня искоса, но промолчал.
— Сверься по карте, — сказал я. — Займись делом.
Мы без труда отыскали дом Питера Раммилиза и въехали во двор небольшой фермы, казавшейся неуместным островком в обтекающих ее волнах городских предместий. Там стоял большой белый фермерский дом в три этажа, деревянная конюшня в современном стиле и огромный продолговатый сарай. Никаких особенных признаков преуспевания, но и запущенной ферма тоже не казалась.
Никого вокруг. Я остановился, поставил машину на ручной тормоз и мы вышли.
— Куда идем, к парадному входу? — осведомился Чико.
— На ферме идут к черному.
Но не успели мы сделать и несколько шагов, как из дверей сарая выбежал маленький мальчик и, задыхаясь, подбежал к нам.
— Вы на «Скорой помощи» приехали?
Его взгляд скользнул за наши спины. Увидев нашу машину, он сморщился от возбуждения и досады. На вид не старше семи лет, одет он был в скаковые бриджи и футболку. Лицо его было заплакано.
— Что случилось? — спросил я.
— Я звонил в «Скорую помощь»... уже давно...
— Мы можем помочь.
— Мама... — всхлипнул он. — Она лежит и не просыпается.
— Пойдем, покажи нам!
Крепко сбитый кареглазый и русоголовый мальчишка был очень испуган. Он бросился назад к сараю и мы, не теряя времени, последовали за ним. Внутри нам стало ясно, что это не сарай, а крытый манеж, примерно двадцать на тридцать пять метров. Свет проникал в помещение через окна в крыше. Пол был покрыт толстым слоем светлой древесной стружки, пружинящей и гасящей стук копыт. По манежу носились пони и лошадь, и в опасной близости от их копыт в неудобной позе лежала женщина.
Чико и я подбежали к ней. Молодая женщина лежала на боку без сознания. Однако, я увидел, что обморок не слишком глубокий. Она часто дышала и лицо под слоем косметики сильно побледнело, но пульс оставался сильным и ровным. Шлем, не сумевший ее предохранить, валялся рядом.
— Беги позвони снова, — велел я Чико.
— Может, перенести ее отсюда?
— Нет, она могла себе что-нибудь сломать. Людей без сознания лучше не двигать, можно сильно навредить.
— Тебе виднее. — Он бросился к дому.
— Что с ней? — с беспокойством спросил мальчик. — Бинго стал брыкаться, она упала, и мне показалось, что он лягнул ее в голову.
— Бинго это лошадь?
— У него седло сползло, — пояснил он. Бинго, с седлом под брюхом, продолжал брыкаться и лягаться словно на ковбойском родео.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Марк.
— Ну что ж, Марк, насколько я могу судить, ничего страшного с твоей мамой не случилось, и ты храбрый мальчик.
— Мне шесть лет! — заявил он, как будто это был зрелый возраст. Теперь, в присутствии взрослых, в его глазах почти не осталось страха. Я опустился на колени рядом с его матерью и отвел русую прядь с ее лица. Она чуть застонала и ее веки дрогнули. За эти несколько минут она уже почти пришла в себя.