Вскоре прибыли санитары и на лодочках с собаками по снегу и грязи меня с Хасановым вывезли из района боя. А потом мы узнали, что из всей группы вышло всего восемь человек. Судьба остальных неизвестна, они — без вести пропавшие...
О жизни Дмитрия Григорьевича Винокурова можно писать книгу. Выздоровев, он продолжал воевать, видел Жукова, Рокоссовского, служил в Польше, получил высшее образование, работал в НИИ-2 МО, видел Гагарина и других космонавтов, был научным сотрудником в «пятёрке» (КФ МНИИПА, затем НИИИТ). Везде Винокуров показал себя работящим, грамотным, с офицерской закваской сотрудником.
С супругой Валентиной Александровной познакомились на фронте, прожили долгую дружную жизнь, сейчас растут внуки. Ветеран в истинном высоком смысле этого слова.
«Во время войны я несколько раз видел и даже сопровождал по переднему краю маршала Жукова и будущего маршала Рокоссовского. Обычно офицеры моего уровня (капитаны и майоры) стремились не попадаться на глаза такому большому начальству. «Держись подальше от начальства» — этой сентенции бравого солдата любой армии придерживались и офицеры. Но если сравнить этих двух полководцев, то можно сказать, что маршала Жукова больше боялись, а маршала Рокоссовского больше любили. И мои симпатии всегда были на стороне Рокоссовского, особенно когда он был министром обороны Польской Народной Республики.
Выполняя функции офицера связи штаба армии со штабом фронта, мне как-то пришлось визировать карту замысла командующего армией у командования фронтом. К начальнику штаба фронта я попал сразу после приезда с аэродрома. К командующему Жукову — через пять минут после прихода в блиндаж. А к члену Военного Совета фронта Булганину — только на следующий день. Меня поразило различное количество обслуживающего персонала у этих трёх военачальников: у начштаба фронта генерала Соколовского в приёмной сидел один адъютант, у Жукова — адъютант и ординарец, а у Булганина сидело человек пять политработников высокого ранга, две телефонистки, личный повар, официант с подносом, волновавшийся, что остынут паровые котлетки, изготовленные специально для члена Военного Совета. Из разговора в приёмной я узнал, что Булганин не ест жареных котлет.
Дом, срубленный сапёрами при блиндаже Булганина, был в два раза больше, чем у Жукова. При доме была внутренняя охрана, чего не было у Жукова и Рокоссовского.
Процедура визирования документа у Жукова была такой. Я входил в приёмную и говорил адъютанту, что у меня пакет серии «К» (что означало «вручить лично»). Он заходил к Жукову и докладывал, что прибыл офицер связи из 33-й армии с пакетом. Адъютант выходил и вводил меня либо сразу, либо через несколько минут. Перед тем, как впустить меня к командующему, адъютант срезал печать на пакете и отрезал край пакета, чтобы адресат не тратил время на распечатку. Когда я входил и представлялся, маршал, ничего не говоря, сидя протягивал руку за пакетом. Разворачивал полученную карту, смотрел на неё, делал несколько пометок на своей большой рабочей карте и отдавал карту мне обратно. На это тратилось несколько минут. Я в это время молча стоял перед столом в ожидании возможных вопросов по сути привезённой схемы. По возвращении карты я обычно спрашивал: «Разрешите идти?» В ответ — кивок головы, реже — слово «Идите». Вот и весь диалог капитана с командующим фронтом.
Маршала Рокоссовского я тоже встречал во время войны. Большинство офицеров, которых я знал и во время войны и после неё, искренне уважали Рокоссовского и как военачальника, и как человека. Когда маршал Рокоссовский был министром обороны ПНР, я в те времена служил советником в Генштабе Войска Польского. Могу утверждать, что польские офицеры очень уважали своего «маршалка». Как-то в разговоре с польским офицером — бывшим адъютантом маршала, я услышал следующее. Рокоссовский, уезжая в Советский Союз в 1956 г. после известных событий в Польше, прощаясь с ним, сказал: «Вся моя беда заключается в том, что в Польше я — русский, а в России — поляк». Польские офицеры очень сожалели об отъезде их маршала в СССР, причиной которого было неприятие польским цивильным обществом польского маршала «русского происхождения».