Поначалу, когда все посольство практически заперли в четырех стенах, Абатай топал ногами, ярился и требовал немедля допустить его до князя Ярослава, потом, видать, устал и поутих. Последние три дня вел себя смирно, наверняка думая, что проклятые уруссы затеяли его убить. Сегодня утром, после получения новостей о аудиенции, воспрял духом, но к вечеру Калида вновь его озадачил. В общем, товарищ созрел для серьезного разговора.
Посредине большого персидского ковра на маленьких пузатых ножках стоит дастархан. На нем расставлены несколько тарелок с мясной и рыбной нарезкой, блюдо с фруктами и бутыль сладкой сорокоградусной настойки.
Я возлежу на подушках с одного края ковра, а мой гость с другого. Мы уже опрокинули по пятидесятиграммовой стопке, и Абатай немного расслабился. Радушно улыбаясь, я не перестаю осыпать его лестью.
— Я так много слышал о твоей мудрости, Абатай-нойон, и потому нисколько не удивился, когда Великий хан Мунке выбрал именно тебя для такого важного дела. — Одеваю на лицо скорбную мину. — Как жаль, что Бескрайнее небо оборвало нить его жизни и забрало к себе так рано.
Подняв свою стопку, предлагаю выпить за упокой души Великого хана Мунке.
Опрокинув в себя крепкую настойку, монгол с удовлетворением крякнул и, собрав пятерней несколько кусков копченого мяса, отправил их себе в рот. Челюсти заработали, пережевывая пищу, а вот верхняя часть лица по-прежнему осталась желтой неподвижной маской.
На все мои слова Абатай лишь бесстрастно кивает, и я понимаю, что передо мной матерый волчара и уговорить его будет ох как нелегко. Понимаю, но надежды не теряю! Мне такие переговоры тоже не в новинку, я можно сказать на них «собаку съел».
Глядя на бесстрастное скуластое лицо гостя, я по новой наполняю стопки и мысленно усмехаюсь.
«Ничего-ничего, лесть с алкоголем такой термоядерный коктейль, что любую оборону сломает!»
Подавив ненужную сейчас иронию, я назидательно поднимаю вверх указательный палец.
— Даже великий повелитель улуса Джучи ван Берке оценил твою мудрость и знание дела, Абатай-нойон. Ведь в такие непростые времена, когда степь переполнена враждой, он поручил посланцу Каракорума перепись своих владений. — Тут я собираю на лбу морщины грустной озабоченности. — А ведь это очень ответственное и трудное дело! Давай выпьем за прозорливость вана Берке и его умение разглядеть настоящих людей, преданных заветам Чингисхана и интересам Великой монгольской державы!
Абатай влил в себя еще одну стопку и, утерев жиденькие усы, демонстративно отставил ее от себя. Я же, несмотря на эту демонстрацию, продолжаю свою линию.
— Одно только навевает на меня грусть! То, что нынешний Великий хан Хубилай ничего не знает о столь полезном и мудром человеке, как ты, Абатай-нойон, и к моему величайшему сожалению, никогда не узнает! Ведь Русский улус его очень мало интересует. Ныне, когда конфликт с Ариг-Бугой почти завершен, все помыслы Великого хана Хубилая заняты Китаем и его полным подчинением.
Мой краткий экскурс в дела Каракорума, явно, заинтересовал посла, хоть он и попытался это скрыть. Абатай не был дома уже больше трех лет, и то, что творится сейчас в монгольских степях, доходит до него сильно искаженным и с большим опозданием. Как я и предполагал, туманные перспективы собственного будущего сильно нервировали моего гостя. Смерть хозяина, пославшего его в дальний край, все сильно усложнила. Оценит ли кто-нибудь теперь его старания, вернут ли его обратно к ханскому двору, или он так и сгинет в этих диких урусских лесах? Что принесет лично ему его верная служба? Да и кому он теперь служит, если до сих пор нет единой власти, а по всей степи идет война за престол империи.
Из Орды ко мне приходили сведения, что Берке прямо предложил Абатаю перейти к нему на службу, чтобы данные последней переписи не ушли дальше Сарай-Берке. Золотоордынский хан, не желая делиться с Каракорумом, предпочел бы, чтобы там оставались в неведении об истинных размере Русского выхода. В таком случае, львиную долю русской дани можно будет оставить себе, отстегнув какие-нибудь крохи Великому хану.
Принял Абатай это предложение или нет, мне не известно, но в любом случае уже сам факт такого предложения должен был вносить диссонанс в душу ханского баскака, ведь, выбрав нового хозяина, он закрывал себе дорогу домой, в Каракорум.
Все эти сомнения я ловлю в промелькнувшей по лицу Абатая тени, а тот, подавив вспыхнувшее было сожаление, впервые за вечер проявил раздраженное нетерпение.