— Всё не настолько безнадёжно. — Чонин отвернулся, чтобы не смотреть и не дышать — Сэхуном. Не то чтобы злился, но… Он понимал, что мир, в котором живёт человек, так или иначе оставляет следы и корёжит любую сущность под заданные параметры. Это не делало Сэхуна чудовищем или хуже прочих. Если уж на то пошло, то в своё время Чонин был ничем не лучше, потому что жил в похожем мире, но…
Наверное, это называлось ревностью. Тоже чувство так себе, но Чонин ничего не мог с ним поделать. Он хотел бы заключить Сэхуна в собственной ладони, держать самому, улавливая кожей пульс, и раскрывать ладонь лишь для себя, чтобы смотреть единолично и не показывать никому больше. И что бы он ни говорил, причина, по которой он согласился на всю эту авантюру, оставалась прозрачной, как слеза. Он просто хотел, чтобы Сэхун был рядом с ним. Потому что Сэхун будил его от затянувшегося на три года сна. Потому что в висках начинала стучать жажда жизни, а Чонин уже неплохо подзабыл, каково это — жить.
Сэхун внезапно придвинулся плотнее, почти привалился к боку Чонина и чуть ли под руку не подлез.
— Холодно…
Маленький сладкий хитрец.
Чонин с силой зажмурился, но всё же обхватил Сэхуна рукой, крепче прижимая к себе. Внутри него продолжал кипеть огонь, и Сэхун в самом деле мог немного отогреться в этом пламени. И ничего, если Чонин в это время сгорит и станет мёртвым прахом. Невелика потеря.
По запястью скользнули холодные пальцы. Кончиками Сэхун вёл по пылающей коже до центра ладони, пока Чонин сам не сжал его пальцы. Держал и согревал, улавливая слабую дрожь, пока прохлада не коснулась его скулы. Он терпел с закрытыми глазами и пытался сосредоточиться на песне дождя. До невесомого прикосновения к уголку рта.
— Сэхун-и…
Сэхун ответил рваным выдохом в губы — с запахом обволакивающей сладости и дождя. Соблазнял случайно или намеренно, но это уже было неважно. Только поцелуй. Всего один.
Чонин смял влажные волосы на затылке, притягивая Сэхуна ближе. Ещё ближе. Ближе, чем губы к губам, чем один вдох на двоих и бурлящее в крови пламя.
Всё не так, как он хотел, но даже этого чересчур много. Достаточно, чтобы пытаться языком постичь сущность Сэхуна и сделать своим. Хотя Сэхун и так его, совсем его, весь — от податливых губ до томного стона. Короткая вспышка безумия, чтобы потянуть за волосы и открыть беззащитное горло, прижаться губами и поймать сладкую вибрацию нового стона. Языком по тонкой коже, чтобы нащупать бешеный пульс, стремительный ток крови и дрожь рождающихся из-за касаний звуков. Сначала чувствовать губами, а только потом слышать сквозь шум дождя и грохот в висках.
Кожа у Сэхуна была гладкая и прохладная до пряного упоения. Чонин с пугающей одержимостью облизывал ключицы и подёргивающийся кадык, но этого не хватало, чтобы утолить жажду. Приоткрыв глаза, он просто смотрел на запрокинутую голову и порозовевшую от его напора кожу на шее. Сэхун вздрагивал в его руках от коротких хриплых выдохов, обжигавших открытое горло. Отвернуться и отпустить? Чонину на это не хватило сил.
Оглушающе громко плеснула вода, когда он притянул Сэхуна к себе и припал губами к шее вновь. Одними касаниями насытиться не выходило, хотелось больше — до ярких пятен на матовой белизне, до отчётливее проступающих под кожей голубых узоров, до той самой грани, когда поцелуй от укуса отделяет ровно один миллиметр.
Прохладные ладони скользнули по шее, и веки Чонина сами сомкнулись от мягкой истомы и желания раствориться в руках Сэхуна. С робкой неуверенностью прижавшиеся губы, откровенно намекающие на поцелуй, вырвали глухой стон из груди. Чонин ощущал себя раскалённым металлом и пытался остудить себя живительной прохладой Сэхуна.
Они с сумасшедшей настойчивостью ловили губы друг друга, пряча за шумом дождя сбитое дыхание. Чонин трогал пальцами тонкие черты лица Сэхуна, продолжал пить прохладу с мягких губ, помнил, что надо остановиться, но никак не мог вспомнить — где именно.
— Хватит… — Чонин собственный голос не узнавал.
Ещё всего одно касание.
— Чонин…
Совсем чуточку, просто потереться о губы и поймать ртом выдох. Вкусный, сладкий…
— Всё, достаточно…
Чёртовы пальцы не отлипали от взволнованного лица Сэхуна. Предатели…
— Всё… хорошо, Чонин.
Сбивчивый шёпот с неумолимостью притягивал Чонина к дрожащим губам. Ладно, только ещё один поцелуй…
Всего один, но кто сказал, что он должен быть коротким?
Стон на кончике языка как личное проклятие, потому что не оторваться. И вибрацией сквозь кожу, мышцы и даже кости, чтобы заставить дрожать. А следом — вязкой магмой по венам усилившийся жар, чтобы потом пеплом кружиться во влажном от дождя воздухе. И всё тело — жидкий металл, чтобы к прохладе Сэхуна прилипать.
Перед глазами всё вертелось быстрее и быстрее — до удара спиной о воду, что блазнилась ледяной. Локти заныли от жёсткого соприкосновения с камешками на дне. Пальцы бессильно ловили влагу, потеряв Сэхуна.
Чонин шумно втянул в себя воздух, ощутив прикосновение прохладной ладони к низу живота. Легче не стало, зато сердце забилось отчаяннее и сильнее — с болью.
Сэхун огладил ладонями бёдра, провёл по ногам, помедлил, задержав руки на коленях, и ещё неспешнее коснулся внутренней поверхности бедра, чтобы кончиками пальцев подобраться к паху.
Приподняться Чонин не успел. Легчайшее касание к члену обрушило его навзничь и придавило раскалённым маревом ко дну. Локти скользнули по камням, и голова ушла под воду, но он всё равно не дышал. Не мог. Пока чувствовал. Рывком приподнялся, чтобы глотнуть воздуха. Одновременно с тем, как Сэхун склонился над его бёдрами. Вспышкой в полумраке в пятнах бликов от воды — встрёпанные волосы и тонкий очерк скулы, ладони на бёдрах и приоткрытый рот с кончиком розового языка в уголке. Жгучий взгляд из-под ресниц и сомкнувшиеся на головке губы.
Чонин рухнул обратно, чтобы снова не дышать и смотреть на убегающий в бесконечность мерцающий свод сквозь тонкую плёнку воды над лицом. Сэхун удерживал его за бёдра, повторяя кончиком языка литые венки на стволе, потом поймал за ладонь и потянул, вынуждая вынырнуть и сделать судорожный вдох. По лицу струились крупные тяжёлые капли, а тело не слушалось — мышцы сводило напряжением до внутреннего звона.
Чонин неловко смахнул ладонью капли с лица. Упор на локти не казался надёжным, но сейчас его это меньше всего беспокоило, потому что Сэхун удерживал его бёдра и намеревался продолжить.
“Когда ты в последний раз был с омегой?”
Чонин не помнил. Быть может, именно поэтому каждое касание Сэхуна переворачивало весь мир перед глазами.
Стиснув кулаки, Чонин запрокинул голову, пытаясь как-нибудь пережить обволакивающее тепло на члене и неторопливо скользящие по нему упругим кольцом губы. Сэхун издевался над ним, потому что прикасался только языком и губами, иногда тёрся щекой, но руками не трогал. Растягивал пытку во времени, заставлял тлеть и пылать, но не разрешал вспыхнуть и сгореть.
Возбуждение ощущалось как оковы, но это в то же время позволяло Чонину сохранять остатки здравомыслия и удерживаться от большего. И позволило устыдиться от тихого низкого стона, потому что Сэхун не соврал — он это умел. Только Чонин не представлял, радоваться или огорчаться по этому поводу.
Вскинувшись, Чонин попытался отодвинуться подальше, но Сэхун вцепился в лодыжку. Из-за их возни в заводи получилась самая настоящая буря в миниатюре. Чонин замер; сжимал пальцами плечи Сэхуна и удерживал на месте, не позволяя придвинуться ближе. Оба тяжело и шумно дышали, смотрели друг другу в глаза и смаргивали прозрачные капли.
Столкновение губ вылилось в сдвоенный стон. Чонин кончиками пальцев очерчивал позвонки на спине Сэхуна, притягивал его всё ближе. Прижимался к мягким губам, слизывая с них прохладные капли, ловил капли на подбородке, шее, в ямочках над ключицами. Тихо рыкнул на обнаглевшего Сэхуна, когда тот тронул ладонями его бока и слегка впился пальцами в кожу, перебирая мышцы — так невыносимо сладко.
До нового громкого всплеска.