А к утру, когда Байкал стал успокаиваться и «беляки» — белые гребни — исчезли, Семка почувствовал такую усталость, что на мгновение глаза его сомкнулись и он увидел себя в постели.
— Был уговор не киснуть! — вдруг прогрохотало над его ухом. — Поддай уголек, пацан!
Рядом стоял Михайло и обтирочной ветошкой щекотал его шею. Семка встрепенулся.
Скоро моторка привезла новую смену, а они помчались к пирсу. Семка опять сидел с Михайлом на носу, а тот рассказывал ему про танковые бои у венгерского озера Балатон. Отец, как и прежде, пристроился на корме, сосал самокрутку и угрюмо смотрел в сторону. Когда мальчик ступил на пирс, у него от непривычки закружилась голова: целых две смены, шестнадцать часов, не стоял он на твердой земле!
— Ну, Семка, — сказал Михайло, когда они дошли до поселка, — раз ты матросил на драге, айда ко мне! На аккордеоне играть научу. Хочешь?
У Семки блеснули глаза:
— Сейчас или зайти попозже?
— А чего откладывать? Заворачивай. Позавтракаем — и за музыку!
Семке хотелось одного — спать. Голова была каменная, ноги шли неохотно, но разве можно было не пойти, если тебя звал дядя Михайло, неугомонный Михайло, Михайло — Поддай Уголек!
И мальчик зашагал с ним. Но не успел он пройти и десяти шагов, как сзади раздался голос отца:
— Ты куда это, Семен?
— К дяде Михайлу, — ответил мальчик.
— У тебя свой дом есть. Иди завтракать.
— Не хочу я завтракать! — в отчаянии крикнул Семка.
— Ты слышишь, что тебе отец говорит!
Голос звучал по-прежнему жестко, но, странное дело, в этот голос уже вплелись какие-то новые непонятные нотки.
Семка остановился и вопросительно посмотрел на Михайлу.
— Валяй к себе, — сказал он, — или, может, он тебе не отец?
— Отец, — не очень уверенно проговорил Семка.
— Ну так и слушай, что он тебе говорит, — и Михайло — Поддай Уголек, посвистывая, легкой походкой зашагал к своему дому, а Семка вздохнул и с некоторой опаской подошел к отцу.
— Ну, чего же ты? — спросил отец и улыбнулся, впервые за все годы, которые помнил мальчик, улыбнулся, и эта улыбка была грубоватой, застенчивой, какой-то неумелой…
А когда Семка вошел в избу, он даже и завтракать не стал. Он добрался до койки и мгновенно уснул, и весь день качалась под ним койка и разъяренные волны били в борта, окатывая брызгами и пеной.