Сравнение Московии с трухлявым дубом возбудило короля. Сигизмунд не отличался ни прозорливостью, ни умом способным понять, что движет чувствами его вельмож. И если мог разгадать грубую лесть, то движущие силы их интересов, оставались для него недоступны.
Попытки получить субсидии у папского престола не давали результатов. Оставалось одно, пользуясь конституционным правом, использовать своей властью армию, не касаясь расходов бюджетных средств, предпринять поход на свои средства.
Королева Констанция подталкивала короля на вторжение в Московию.
— Не надо ожидать поддержки Симонетте. Симонетте не Рангони, он не имеет своего мнения. Оставь всех позади: и нунция, и Рим, и Орден. Они сами придут делить с тобой лавры победителя. Никогда еще Польша не имела такой возможности повергнуть своего векового врага.
28-го мая 1609 года Сигизмунд с королевой и сыном Владиславом выехали из Кракова в Вильно, ближе к театру будущих военных действий. Подражая Юлию Цезарю, он в кругу ближних изрек:
— Рубикон перейден!
Сенаторы, узнав о намерениях короля открыть военные действия на свой счет, приветствовали его решение.
Не дал согласия гетман Станислав Жолкевский. С присущими ему независимостью и откровеностью высказался против похода в Московию, считая, что он приведет к тяжким последствиям для Речи Посполитой. Король отверг его мнение, опираясь на Гонсевского и Олесницкого, которые утверждали, что как только королевские войска окажутся у стен Смоленска, город откроет ворота, а московские бояре, изнуренные смутой, изъявят покорность королю. Король настоял на своем и Жолкевский вынужден был принять участие в походе. Шуйскому были посланы складные грамоты, что означало объявление войны. В Смоленск король послал универсал воеводе Шеину, в котором излагались цели его похода, предпринятого будто бы для спасения Московского государства от смуты и лиходейства. В универсале король утверждал, что люди Московского государства били ему челом, чтобы он ближайший приятель Русского государства, сжалился над разорением и истреблением христианских церквей и семей, и не допустил их до конечной гибели.
Не обошлось в универсале и без угрозы. В его заключительных словах говорилось: «если же пренебрежете настоящим Божиим милосердием и нашей королевской милостью, то предадите жен ваших, детей и свои дома на опустошение войску нашему».
Пасмурным и дождливым сентябрьским днем польские войско подошло к границе. Несколько русских всадников появились на холме и умчались прочь. В тот час ветер раздвинул низко проплывающие тучи и открыл просвет для солнца. Тут же появились прорицатели, которые истолковали это короткое появление солнца, как предзнаменование удачи похода.
И вот он — Смоленск. Вожделенный город. Войско остановилось на виду города, поджидая, когда подтянутся все силы. Король и его ближние Лев Сапега, Жолкевский, литовский гетман Ходкевич и Ян Потоцкий остановились на взгорке. Стены города затянуло дымом, по оврагам расползался чад от пожаров. Горели посады. Предполье безлюдно. В сумрачный день стены выглядили мрачными. Они возносились на горы и спускались в распадки. На стенах — никого. Затаились за заборалами.
Окружность стены давно измеряна. Насчитывала она 8000 локтей. Без малого — польская миля. Над стенами высилось 38 башен. Стены из огромных камней, будто бы уложенных неземной силой.
Король и его ближние ждали депутации из города. Депутация не явилась.
Войска начали обкладывать город. Уланы гарцовали под стенами. Несколько дней ушло на рытье рвов, на сооружение насыпей и установку пушек на валах и турах.
30 го сентября Жолкевский нашел монаха в Спасском монастыре и послал его в город к воеводе и архиепископу с письмом, в котором призывал к «благоразумию» и спасти город от черной гибели. Минули сутки. Из Смоленска ответа не пришло, так же, как не было ответа и на королевский универсал. Жолкевский послал русского из тушинцев, что успел прибиться к королевскому войску. Письма с ним не отправил, надеясь, что без письма он скорее уговорит смольнян к сдаче.
Прошло несколько часов. Король и его ближние доглядели, что на стене, обращенной к королевскому шатру, началось какое-то движение. Пригляделись. Осажденные соорудили виселицу и повесили тушинского изменника.
Король приказал открыть огонь из пушек. Ядра отскакивали от стен, а когда подтащили пушки ближе к стенам, город ответил пушечным огнем. Пришлось отодвинуть королевский шатер подальше от стен. Жолкевский с обычной своей жесткостью сказал: