Подписала четкими, большими буквами «ЦАРИЦА МОСКОВСКАЯ».
В глубине души сохранялась надежда, что король внемлет ее словам и признает ее права царицы Московской. Но разум с холодной строгостью убеждал, что король, с того часа, как взял в осаду Смоленск, самый жестокий ее враг, а с ним встанет против нее и польское рыцарство.
Так оно и сошлось. Будто бы угадав ее мысли, к ней явился князь Шаховской. Беспрепятственно прошел сквозь охранение, сразу приступил к делу.
— Шуйского племянник Михайло Скопин завтра будет в Москве. Тушинский стан от одного дуновения его войска рассыпется. Не хочет же, государыня, быть плененной самозванным царем и убийцы ее супруга?
Марина ответила, сама не веря своим словам:
— Неужели польское рыцарство столь беспомощно, что не устоит против лапотников?
— Не устоит! А казаки не станут оборонять поляков, им о себе подумать бы.
— Ну и что надумали?
— За царицу Московскую надумали постоять! Атаман Заруцкий дает тебе охранение, чтоб ты уходила бы из Тушино, хотя бы в Калугу, а там будут видно.
— Меня стерегут.
— То наша забота, увести тебя из под стражи. Одна просьба: переоденься в казачью одежду. Изобрази из себя казачёнка и будь готова.
— Я готова!
И опять в своих хлопотах Шаховской явился к Заруцкому и объявил:
— Невеста просватана, дело за женихом. Марина согласна, чтобы казаки вывезли ее из Тушино.
— Поворотлив ты, князь!
— Нынче промедлим, завтра будет поздно.
— Для скорости я сам Марину спрошу! А ты, князь, до поры отойди в сторонку.
Марина не ожидала, что так скоро явится посланец от казаков, и уж никак не ожидала атамана. Марина вдруг увидела в полной тьме просвет. Заруцкий поклонился ей, как царице, и спросил согласна ли она встать под защиту казаков.
— Помнишь ли атаман, — ответила она, — как на пиру с панами я подняла бокал за твое здравие?
— Как не помнить? Паны-панами, а царствовать тебе над русскими людьми.
— Я выбор свой сделала, а русские люди? А казаки как?
— От Шуйского нам не ждать добра, и король нам не друг, и тебе он недруг. А супруг твой под именем Дмитрия не складен.
Супруга моего убили, я вдова, а того, кого вы же называли Дмитрием, я вам не навязывала, вы мне навязали.
— Не так мы об этом думали. Думали, что ты искала у него поддержки, иначе мы давно повернули бы все по другому.
— Куда же повернули бы?
— За царицу мы встали бы венчаную на царство, а не за жидовина, которого нам подсунули поляки.
— Вы не поняли меня, а я не поняла вас. Мне все в один голос говорили, что русские люди пойдут только за именем Дмитрия.
— И другие имена были. И Петрушка, и Сидорка, и Илейка. Поляки пристали к жидовину. Что им помешало встать за твое законное право?
— Кто? Король!
— Королю не царствовать на Руси. Скорее царица венчаная на царство получит польскую корону к царскому венцу, чем король усядется в Москве на царство. Утонет король в русском болоте, только пузыри пойдут, но крови русской успеет напиться. Русским людям король без надобности, как и Шуйский. И царик тушинский не потребен.
— И царица Марина не нужна...
— К царицам на Руси непривычны. Никто из моих казаков и не вспомнил, что есть у нас царица. Сына тебе, государыня надобно иметь. При сыне и ты царица.
— Сына? От кого? От жидовина? Такого не только царица Московская, но и польская княжна себе не позволит.
— В мою честь ты подняла чару, как пришла в Тушино. Ныне мне пришло время ответить. Честью казачьей клянусь, что сыну твоему царство добуду.
— Моему сыну? Договаривай, атаман. Моему сыну, стало быть, и твоему? Какая же мать откажется от такого, как ты, заступника своему сыну?
— Вот не думал, что встречусь с такой рассудительностью. Я в согласии с твоей рассудительностью.