Ошка вылущила и разжевала одно зёрнышко. Ничего, грызть можно, не больно вкусно, но получше, чем живой выползок пополам с землёй.
Именно тогда у Ошки возникла мысль подманить большого умного зверя и поговорить с ним по душам.
Шишки медведю явно не нужны, а вот песенки петь он наверно умеет, и их было бы интересно послушать. Не может же медведь сам себе на ухо наступить… И вообще, что кушает на завтрак крокодил?.. то есть, медведь.
Ох уж эти сказочки! Послушаешь их, и вопросов появляется больше, чем ответов.
«Мой Хомячок» работает бесшумно, но Ошка знала, что он не подведёт. Главное — набраться терпения, а времени, пока авиалайнер летит до Сиднея, у неё достаточно.
Было тихо, как только в лесу бывает. Тенькали птицы, недовольно гудел ближний муравейник, лопотали листья осины, но всё это ничуть не нарушало глубокой тишины.
Улучшив настройки «Хомячка», можно было бы разобрать щебетанье птиц, но оно Ошку не интересовало. Вот муравейник — иное дело. Один муравей ни о чём не думает и ничего не хочет, а целый муравейник непрерывно ворчит и бормочет, жаль, что совершенно непонятно.
Потом идеальную тишину нарушило отчётливое:
— Хм… Это что такое?
Ошка скосила глаза. Из кустов за её спиной вышел медведь. Никакой он был не косолапый, двигался легко и быстро, хотя, вроде бы, никуда не спешил. Он был ничуть не похож на мишку с детской картинки, но Ошка сразу узнала его.
Папа чуть не каждый день уходил в самую чащу и непременно брал с собой фоторужьё. Ошка подолгу разглядывала фотки и видеоролики, так что как выглядит настоящий медведь, она знала. Но она никак не думала, что он окажется таким громадным.
Однако если пришла беседовать с медведем, то не надо молчать.
— Привет, — сказала Ошка. — Ты что делаешь?
— Ищу, — толстым голосом ответил медведь.
На самом деле медведь ничего не произнёс, он просто молча подумал, а «Хомячок» разобрал чужую мысль и послал её Ошке, которой представилось, будто она слышит голос медведя. Славная штука — современный прибор, от колдовской чудесины его не сразу отличишь.
— Что ищёшь?
— Кушать. Надо много кушать.
Медведь подошёл вплотную, ткнул мокрым носом в живот Ошке, опрокинув её на спину.
— Мягкая, — проворчал он. — Вкусная.
— Что значит, вкусная? Ты что, хочешь меня съесть?
— А как же. Ты вкусная.
— Отойди немедленно! Меня нельзя есть, я ещё маленькая.
— Маленькие, как раз, самые вкусные.
Губы у медведя вздёрнулись, обнажив огромнейшие зубы. На папиных роликах медведь никогда не демонстрировал такие клыки. А уж книжечки и сказочки, где мишки встречались то и дело, у них вообще не было зубов. У настоящего медведя кроме клыков были ещё зубы поменьше, а между ними толстел язык, с которого капала тягучая слюна. Это ничуть не походило на игру, и отчего-то Ошке стало страшно.
— Уходи! — закричала она. — Я человек! Ты должен меня бояться!
Медведь отшатнулся, принюхался, широко раздувая ноздри.
— Тут всё пропахло человеками. Они здесь часто бывают. Но ты не человек. Ты вкусное не знаю что. Тебя нужно есть.
Медведь резко наклонился вперёд, уставившись на Ошку маленькими глазками.
— Я человек! — выкрикнула Ошка. — Это «Хомячок» тебя запутал, так, что ты меня не узнал.
— Хомяк тоже мягкий и вкусный, но он маленький, в нём есть почти нечего, а ты в самый раз, какая надо.
— Пусти! — Ошка дернулась что есть силы, но когтистая лапа вдавила её так, что все трепыхания пропали зря.
Медведь здоровенными зубищами надкусил кожу на животе у Ошки, слизнул выступившую кровь.
Было очень больно.
— Мама!.. — Ошка пыталась заорать, но из сдавленной груди вырвался лишь хрип.
— Вкусно, — сказал медведь.
— Ма!..
Верный «Хомячок» работал надёжно и беззвучно, посылая успокаивающие сигналы: «Что вы, здесь нет никаких людей, всё в полном порядке». Лживая заколка в растрёпанных волосах, сообщала, что девочка Ошенька летит сейчас в южный город Сидней, и встревоженная мама на уши подняла службы сиднейского аэропорта. Службы ищут, но никого не могут найти. Нет нигде девочки Ошки и уже не будет.
Медведь прекратил играть с неожиданной находкой и решил, что пришла пора обедать. Страшная пасть распахнулась, зубы, не сдерживаясь, впились в тело. Последнее, что успела увидеть Ошка, был Рун, стоявший на том берегу ручья со старинным карабином в руках.
Мама сидела возле Ошкиной кровати и плакала. Всё-таки, мама у Ошки удивительная. Сначала она плакала оттого, что Ошка съела червяка, теперь плачет оттого, что медведь съел Ошку. Хотя, червяк был съеден понарошку, так, может, и теперь то же самое?..