Женя извелась, пока ждала Олега. Язык жгло от желания как можно скорее вывалить новость родственникам и потаращиться на их реакцию.
Смирнов вернулся поздно: в интернате были соревнования, которые решили провести в субботу, дабы не нарушать учебный план.
— Привет, — он сразу пошёл в комнату переодеваться, а Женька шлёпала босыми ногами вслед за ним: от двери к шкафу, от шкафа к кровати, от кровати к комоду. Смирнов застыл с полотенцем в руке, подозрительно косясь на неё.
— Как дела? — небрежно обронила она, стоя возле него тенью.
— Были нормально, но, судя по всему, ты сейчас ситуацию изменишь.
— Возможно, — она готовилась, с наслаждением представляя его вытянувшееся от удивления лицо. — Я беременна! — Вот он, сладкий долгожданный триумф! Ну…
Лицо Смирнова действительно изменилось, только вот смотрел он на Копейкину не с удивлением и шоком, а скорее как на дебильноватую школьницу, которая смогла из огромного примера решить один-единственный и радовалась этому.
— Ты ко врачу записалась? — он закинул полотенце на плечо и зевнул.
— И всё? — Женя закипела. Она, значит, новость ему важную сообщает, а у него рожа кирпичом?
— А что, уже бананов жареных хочешь или стены в подъезде погрызть? Тогда подожди, пока я душ приму, а потом вместе сходим. Посторожу, чтобы соседи не увидели.
— Смирнов, слышь, говна кусок, а ты не охренел? — Копейкина взорвалась.
— Жень, — Олег вздохнул, — я знаю уже довольно давно, уже порадовался и даже отметил в баре в прошлые выходные с самим собой.
— Откуда?!
— Ты за циклом вообще не следишь… Хотя, мы же о тебе говорим. Я задолбался ждать, пока до тебя дойдёт. Собирался в понедельник тебя к гинекологу отвести. Думал, как бы твой шок уменьшить. А вот ты, — он хохотнул, — обо мне не думаешь. Обухом по голове хотела?
— Да, — нехотя призналась Женя. Обломал её Смирнов знатно.
— Теперь я могу изобразить счастье?
— Угу.
— Я люблю тебя, Жень. Спасибо, — Олег нагнулся и коротко поцеловал её.
Может, он и не был очень эмоциональным, но был искренним. Эмоции, бьющие через край, остались где-то там, в том самом возрасте, когда он впервые встретил девушку, вломившуюся в его жизнь самым беспардонным образом. Он был счастлив осознавать, что она рядом, что она подарит ему ребёнка, что вместе они будут столько, сколько сами захотят. Положив свою большую ладонь на её пока ещё плоский живот, Смирнов улыбнулся и прикрыл на мгновение глаза. Счастье его было в этом клыкастом недоразумении. И скоро счастья станет вдвое больше.
— Ты говорил кому-нибудь?
— Нет, конечно.
— С кого начнём? — Глаза Женьки подозрительно хитро блеснули.
— Ты же не хочешь… Нет, Женя! — Смирнова перекосило. — Я не поеду к Лёне!
— Ну, Леженька…
— Смерти моей хочешь?
— Он тебя любит!
— Кочергой калёной в задницу он меня отлюбит. Ей-богу, Жек, что угодно, но сообщать Лёне, что он станет дедом, я не стану.
— Очкуешь?
— Да, — Олег кивнул в подтверждение своего ответа. — И, знаешь ли, повод есть.
— Лёнечка озвереет, если узнает последним.
— Он в любом случае озвереет. Ты хоть представляешь масштабы бедствия под названием «Великий Леонид Костенко становится дедом»?
— Ну, он же понимает, что рано или поздно это случится!
— Чем позже, тем лучше. Поверь, Лёня думает так и не иначе. И мне как-то не хочется рушить его фантазии о вечной молодости. Он и чертей в аду раком поставит, что уж обо мне говорить.
— С этим не поспоришь. В гневе Лёнечка страшен. Но всё равно он узнает.
— Увы.
— Он же нормально отреагировал на новость о свадьбе!
— Не путай тёплое с мягким. Выдать замуж племянницу и стать дедом для него понятия совершенно разные. Он или меня прибьёт, или сам с ударом сляжет.
— Значит, расскажем тогда, когда будем готовы.
— Боюсь, к подобному я никогда не буду готов. И он тоже.
Да, даже самые близкие не желали видеть Костенко в гневе. За милой улыбкой и искусственно приветливым взглядом этого мужчины клубилась тьма. Для кого-то он был самым лучшим человеком в мире, а для кого-то — самым страшным кошмаром.
Олег любил Лёню и уважал, знал, что по-настоящему вреда ему будущий родственник не причинит, но всякий раз ему было, мягко говоря, некомфортно, когда предстояло «обрадовать» Костенко какой-то вестью.
Он уже проходил это, вернув себе Женю. Она снова загремела в больницу с обострением, и он отирался возле палаты, не решаясь войти и увидеть её измученной, когда столкнулся с Леонидом. Костенко царственной поступью подошёл к нему, улыбнулся и прошелестел обманчиво мягким голосом:
— Привет, сладкий. Давно не виделись, да?
— Здравствуй.
А потом он прожёг его таким взглядом, что Смирнов и по сей день не понимал, как выдержал и не отвёл глаза.
Лёня усмехнулся и вплотную приблизился к нему. Мягкий тон превратился в ядовитое шипение:
— Ты жив лишь потому, что нравишься мне, сучонок. Люблю таких.
В этот момент Олег понял, где заканчиваются шутки. Отступи он на шаг, испугайся хоть на долю секунды, Костенко заметил бы это мгновенно, и не сносить тогда ему своей дурной головы. Лёня уважал сильных. Только сильный мог стать ему ровней. Только сильный мог быть рядом с его драгоценной племянницей. А всё остальное: любовь и бла-бла-бла — чушь собачья. Костенко подобные мелочи не интересовали. Янис Адомайтис был, возможно, отличным вариантом, но Олег Смирнов, этот мальчишка, стоил сотни таких.
Олег с улыбкой смотрел на Женьку. Что было бы, если бы не было её? Ничего. Пустота. Вакуум.
За их спинами был долгий и трудный путь: горечь ошибок, боль расставания, радость воссоединения — каждой минутой они проживали целую жизнь. От ненависти до любви — эта история стара как мир. На пепелище Ненависти скользкой змеёй вползла Похоть, животная, раздирающая изнутри, ломающая рёбра, терзающая… А потом порывом Страсти Похоть была сметена. Любовь не стала соперницей Страсти. В их истории Любовь и Страсть — сиамские близнецы..
И из углей можно разжечь пламя. Они смогли. Запалили такой костёр, что едва сами не сгорели в нём. И всё-таки им удалось приручить его.
Их жизнь совсем не похожа на сказку. Она не Ассоль, верящая в чудо и ждущая его на берегу моря, а он не капитан Грэй, стремящийся к ней под алыми парусами. Просто так получилось.