Две половинки одного целого? Нет, два целых, стремящихся друг к другу.
— Лежа, а если я истерить буду, ты потерпишь? — Женька раскинулась на кровати в позе морской звезды.
— Можно подумать, это будет чем-то новым…
— А если мне захочется съесть чего-нибудь необычного?
— Ты и так вечно всякую хрень в рот тянешь.
— Ммм…
— Расслабься, твоей фантазии не хватит, чтобы предугадать собственные действия и желания. Это ж ты, Жек…
— Но ты всё равно со мной.
— Без вариантов.
— Знаешь, что-то мне помидорок солёненьких хочется…
— Будут.
— И рыбки жареной.
— Хорошо.
— И цезаря тёпленького с курочкой.
— Ладно.
— И икры красной.
— Блядь.
========== Глава 34 ==========
не бечено
Я трахаю тебя, ты трахаешь мой мозг, он отключается, и я снова трахаю тебя — замкнутый круг. Именно так можно было охарактеризовать их отношения. Слава по-настоящему устал от этого. Он же не нянька, в конце концов! Откровенно говоря, она и в жизни совершенно обычная, и в постели не фонтан. Так кто назовёт ему хотя бы одну малюсенькую, но достойную причину, по которой он должен терпеть её выходки?
Алеся в очередной раз притащилась за ним и сцепилась в словесной перепалке с девушкой, рот которой Бессонову весь вечер покоя не давал. Уж он-то знал, как этот рот использовать… И не приход Антоновой, а прямой взгляд Мишки опускал настроение до отметки минус. Моралист чёртов, защитник сирых и убогих! Будь на месте Алеси кто другой, Громов и бровью бы не повёл — сам не лучше. Но сейчас в его взгляде читалось: «Не поступай так с сестрой нашего друга». Раздражает.
— Прекрати, — Слава посмотрел на Антонову.
— А что я делаю? — она отвернулась от девушки, в адрес которой отпускала колкости.
— Ищешь повод уйти? Так тебя никто не держит.
— Слав, не надо, — Громов уже знал, что будет дальше.
— Вставай! — Бессонов поднялся, игнорируя друга. — Воздухом подышим.
— Не ходи, — Миша схватил за руку двинувшуюся за Славой Алесю. — Тебе будет больно.
— Мне и сейчас больно, — она криво усмехнулась и вырвала свою руку из его.
Ей правда больно. Так больно, что выть хочется. Жизнь превратилась в какие-то размытые пятна-встречи. Она ничего вокруг не замечает, дыша лишь этими короткими встречами. Бегает за ним, как… В кого она превратилась? Видеть его с другими — ад. Знать, что он не принадлежит ей — ад. Любить его — ад. Вся её жизнь стала адом.
Она вышла за ним на улицу и сразу поёжилась от порыва холодного ветра. Тонкую рубашку трепало на ней какой-то тряпкой.
Бессонов закурил, не глядя на неё. Как бы она ни достала его, унижать женщин на глазах у других он не привык. Мерзко это.
— Алесь, заканчивай с этим, — он выпустил клуб дыма.
— А если не могу? — Изображать из себя непонимающую дуру она не собиралась.
— Такая искренняя… На грани тупости, — он покачал головой.
Ведро помоев на гордость? Плевать.
— Обожаю твою рожу — вылитая сволочь. Настоящая, породистая.
Даже без прикосновений, от простого взгляда, брошенного на него, её язык пощипывало от удовольствия. Всю душу об него ободрала… Он не просто открыл дверь в её сердце — с ноги вышиб. Нельзя влюбляться в таких… А в каких можно? Кто ответит? Никто. Потому что в любви не бывает хорошего или плохого варианта — он один.
— Я не шучу, Алесь. Завязывай.
— Что же я такого делаю, что тебя это так злит? — Антонова тоже закурила.
— Сама не понимаешь?
— Представь себе, не понимаю!
— Оказывается, секс тоже можно опошлить.
— Как?
— Выдуманной любовью.
— Я же действительно люблю тебя!
— Ты со мной кончаешь.
По ушам ударил хруст ломающихся позвонков надежды.
До боли обидно. До спазмов в горле. Или это никотин так раздирает гортань? А глаза жжёт вовсе не от подступающих слёз — просто ветер…
Нужно держаться. Нужно.
— Только без драм, ладно? — Слава бросил окурок под ноги и раздавил его. Точно так он и её раздавил. Как что-то незначительное и ненужное. Что-то, что не стоит его внимания.
Он ушёл, оставив её одну. Пусто. Недокуренная сигарета выпала из разжавшихся пальцев.
— Глупая. — На плечо опустилась чужая рука. — Я ведь просил… Надень. — Пальто почти не грело. Или это душа так замёрзла, что не отогреть?
— Громов, мне холодно.
Миша обнял девушку, крепко прижимая к себе. Всё, что он мог, так это увезти её отсюда, подальше от всеобщего веселья, которое лишь добьёт её. Бессонов, столкнувшись с ним на входе и коротко взглянув на пальто и сумку Алеси в его руках, ничего не сказал, хмыкнул только и прошёл мимо. Ему не понять. Лишь раз за всю жизнь Славу тронули чужие чувства. Лишь раз, когда он не смог стоять в стороне и вмешался. Может, потому что это были Женя с Олегом? Кто его знает…
Громов не осуждал друга, потому что сам был не лучше него. Сколько девушек так же, как сейчас Алеся, дрожали на ветру, едва сдерживая слёзы, из-за них? Не счесть. Просто это была она… Так получилось. И терзало Мишку то, что не без его участия всё закрутилось: это он, идиот, решил побыть грёбаным рыцарем… Сестра лучшего друга. Скажет ли ему спасибо лучший друг? Не вмешайся он тогда, сейчас не мучила бы совесть. Совесть… А ведь она у него есть.
Антонова куталась в пальто. Её трясло. Холод не отступал. Жуткий холод. Обжигающий. Она попросила таксиста включить печку. Он молча выполнил её просьбу. Мишка расстегнул куртку от духоты. А её пробирал озноб.
В её пустой квартире стало ещё хуже. Она, не снимая пальто, набросила на себя тёплое одеяло, с головой спрятавшись в него.
— Лесь? — Громов сидел возле неё на диване.
— Холодно. — Зубы стучали, громко клацая.
— Выпьешь?
— Да. На кухне, — она едва ворочала языком.
Миша нашёл бутылку виски. Кажется, он сам её здесь и оставил в прошлый раз. Он уже успокаивал Алесю в этой самой квартире. Всё повторяется… Но обойдётся ли, как обошлось тогда?
Девочки любят пострадать временами. Девочки изводят себя и накручивают, если ОН вдруг не звонит или не отвечает на звонок. Девочки ждут чего-то необыкновенного. Им мало того, что у них есть.
А если ждать нечего изначально? Если с самого начала всё предрешено? Нет ничего, чтобы хотеть большего. НИ-ЧЕ-ГО.
Антонова вцепилась в бутылку, протянутую Громовым, как в спасательный круг. Зубы клацнули по горлышку.
— Эй! — он попытался остановить её, но одёрнул руку. Какие, к чёрту бокалы?
— Прости, — Миша отвёл взгляд.
— Дурак, — выдохнула она и снова прижала к губам горлышко бутылки. Она понимала, за что он извиняется, но не считала, что он виноват в чём-то. Он её под своего друга не подкладывал, влюбляться не заставлял и боли ей не причинял. Да и Слава ни в чём не виноват. Сердцу не прикажешь. Она сама, сопливая девчонка, втрескалась во взрослого мужчину. Как же он был прав, когда советовал ей не прыгать в первую подвернувшуюся шлюпку. Овца! Но она была даже благодарна ему. Именно Бессонов заставил её одуматься и понять, что её чувства к брату, казавшиеся любовью, — ерунда. Теперь она знала, что такое любовь. Увы. А в книгах и фильмах всё красиво. Даже если в них много боли и страданий, в конце всё равно все до отупения счастливы. Хэппи-энда не будет… Хэппи-энды придумали для счастливчиков, забыв, что в реальной жизни куда больше неудачников.
— Согрелась? — Громов встал напротив неё.
Алеся подняла глаза, протянула руку и сжала его ладонь. Она ещё долго не согреется. Это не тело мерзнет, а душа…
— Мишка, — Антонова улыбнулась, — не жалей меня. Не надо.
Жалость — это действительно мерзко. Она безжалостно добивает, выворачивая душу наизнанку. В жалости нет ничего благородного. Сочувствие и жалость — это не одно и то же. Жалость унижает и топчет оставшиеся крохи человеческого достоинства.
— Я не жалею, Лесь…
— Врёшь. Я справлюсь, Громов. Не знаю как, но справлюсь.