Вера в себя почти умерла. Она корчилась в предсмертных судорогах рядом с остывшим телом надежды. Так бывает. Кому-то сверху, должно быть скучно, и он подбрасывает нам под ноги камни, гнусно хихикая над нашими падениями. Весело? Обхохочешься…
***
Она не могла не сказать. С одной стороны, это её вроде бы не касалось, с другой — она должна была сделать это. Но как же это неприятно… До репетиции она не решилась, теперь же, сидя в комнате отдыха, она затравленно смотрела на человека, которому должна причинить боль. Слова ранят…
— Ты уверена? — Янис вздохнул. Всё-таки Сабина действительно талантлива.
— Да. Я не вижу себя на сцене, — Хайруллина не хотела оправдываться, но её тон сам по себе был виноватым.
— Блин, засада, — Марек был расстроен больше продюсера. — Народу зашло же!
— Я не буду настаивать, — Адомайтис игнорировал вздохи подопечного. — Отработаешь несколько выступлений, как договаривались.
— Конечно.
— Саби, ты дура! — Новак насупился.
— Марек! — мужчина строго посмотрел на него.
— Янис, так правда же! Знал бы ты, из-за чего она сливается…
— Мы изначально не строили далеко идущих планов.
— Марь, я не могу, правда, — Сабина улыбнулась другу.
— О себе думай, Марек! У тебя впереди долгий путь. И если ты облажаешься, я тебя даже на подпевки к третьесортным девичьим группам не допущу.
— Знаю я, — Новак фыркнул. — Янис, я порву всех.
Адомайтис усмехнулся. Марек Новак был невероятно самоуверенным. Бесспорно, он один из самых талантливых исполнителей, с которыми ему приходилось когда-либо работать, но Европа, на которую они нацелились, не так проста. Многие пытались, но лишь единицы смогли.
— Янис Робертович? — Хайруллина будто на обрыве пропасти стояла.
— Да, Сабина?
— Я хотела сказать… — девушка замялась.
— Что такое?
— Женя, она…
— Не нужно. Я знаю. — Адомайтис отвернулся от подопечных. — У меня встреча, я поеду.
— Янис! — Марек окликнул мужчину.
— Всё в порядке. У меня нет времени на грусть. Это излишняя роскошь.
— Знаешь, — заговорил Новак, когда продюсер вышел, — я никогда не встречал таких, как он.
— Я так боялась, — казалось, Сабина до этого момента не дышала.
— Он в курсе.
— Откуда?
— Не знаю и не хочу знать. Но, наверное, теперь ему легче. Лучше так, чем надеяться. Сама должна понимать.
— Я тоже пойду. Может, успею на последние уроки, — Хайруллина поднялась с дивана, на котором сидела.
— Ты точно решила?
— Да, Марек.
— Мне правда жаль.
Каков её путь? Новак рождён для сцены и софитов, но не она. Записываться в студии, петь на репетициях — это тяжело, но даже весело, а вот сцена — это страх. Ей не нравилось внимание толпы. Она никогда не мечтала о славе и всеобщей любви — ей нужна любовь лишь одного человека. Человека, который причиняет ей боль и в то же время одаривает наивысшим счастьем.
Как ей вести себя после случившегося? Сделать вид, что ничего не произошло? Но сможет ли она? Сможет. Она слишком долго шла вперёд и не имеет права останавливаться сейчас.
— Привет, ты поздно, — Ваня улыбнулся ей и спрыгнул с подоконника, на который до этого забрался с ногами, игнорируя замечания учителей.
— Привет. Репетиция затянулась.
— У тебя это серьёзно, — Тихомиров лениво потянулся.
— Нет, всё почти закончилось. Где Егор?
— Вот так сразу? — Ваня усмехнулся. — В сортир пошёл.
— Отлично, тебя-то я ждала, — Яна подошла к ним и схватила Сабину за руку. — Поговорить нужно.
— Нам с тобой? Шутишь? — Хайруллина дёрнулась, но хватка у Казановой была поистине железной. — Отпусти.
— Ян, ты помягче давай, — Тихомиров вздохнул. Ох, уж эти девчонки.
— Вано, ни слова ему, понял? — Яна потащила за собой девушку.
Тяжело видеть боль близких. Очень тяжело. Янка Казанова по-своему любила Егора и устала смотреть, как он медленно и целенаправленно убивает самого себя. Мужская упёртость сродни глупости. Тупорылый баран! Ну почему Бог мужикам вместо мозга силу дал? Он рассказал ей о том, что произошло между ним и Сабиной. Ну не дебил ли? Если Хайруллина не перестанет из себя тень отца Гамлета изображать и не возьмёт ситуацию в свои руки, так и будут они ходить по кругу, косясь друг на друга и не решаясь приблизиться. Психбольница. И шли бы к чёртовой матери все, кто говорит, что нельзя вмешиваться в чужие отношения. Клала она на их мнение с высокой колокольни!
— Чего тебе? — Хайруллина исподлобья смотрела на неё, потирая запястье, на котором выступили красные пятна. Отлично, та, кого видеть меньше всего хочется, приволокла её в туалет. Типичная сцена из дешёвых американских мелодрам.
— Свали, — Казанова рыкнула на девчушку, моющую руки. Та мгновенно испарилась, оставив после себя лишь тяжёлый запах духов, принадлежавших скорее всего её матери. Ничего молодняк не умеет… — Поговорим?
— О чём? — Сабина села на исписанный подоконник.
— О Смирнове, как вариант.
— Будешь советовать не приближаться к нему? Поздновато ты с этим.
— Ты дура? — Яна села рядом с ней. — Сабин, я что, похожа на ту, кто из-за мужика разборки устраивать будет?
— Чего же ты хочешь тогда?
— Поведать тебе историю об одном мудаке, решившем, что у него есть право делать выбор за других.
И плевать было Казановой, как отреагирует Егор на то, что она рассказала всё. Сколько можно-то? Хайруллина имеет право знать. После того, как Смирнов пришёл к ней в совершенно неадекватном состоянии, нёс какую-то чушь и нервно смеялся, заставляя себя казаться весёлым, Яне сделалось тошно. Он пил практически всю ночь. Пару часов поспал, толком не проспавшись. Так нельзя. Так не должно быть. Он делает больно Сабине, считая, что спасает её тем самым, а потом грызёт себя изнутри за то, что сделал. Хайруллина сама должна решить, что будет дальше. Она или отступиться, или пойдёт за ним до конца. Но это только её выбор и ничей другой. И раз уж она влюбилась в идиота, значит, такова её судьба. Хотя… что такое судьба? Всё в наших руках.
— А если я не хочу слушать? — Сабина смотрела на свои руки, сложенные на коленях.
— Хочешь. Просто тебе больно говорить о нём со мной. Но, знаешь, если ты сейчас уйдёшь, потом будешь сожалеть.
— Говори…
С каждым услышанным словом на душе становилась гаже. Почему он так поступает с ней? Почему не даёт даже шанса? Он совсем не верит в неё? Её дом там, где он. Так сложно понять это? Хотелось прямо сейчас найти Егора, дать ему по наглой роже и хорошенько встряхнуть — может, мозги на место встанут. Разве ей нужно выбирать? Ответ очевиден, только вот Смирнов не осознаёт этого. Он действительно считает, что она может отказаться от него? Что ж, он самый настоящий кретин.
Но довольно странно было услышать всё это от Яны. Не от кого-нибудь, а от неё… Будь она на её месте, поступила бы так? Вряд ли.
— Хайруллина, ты не подумай, что это от большой любви к тебе, — Казанова ловко соскочила с подоконника.
— Почему рассказала?
— Потому что.
— Не ответ.
— Какая разница? — Яна подошла к зеркалу, посмотрела в него и усмехнулась.
— Благодарности не жди.
— И не надеялась. Бывай. — Дверь туалета громко хлопнула, оставляя Сабину в одиночестве.
Мысли разом вцепились в неё, раздирая на части. Жадные, голодные, они безжалостно рвали её на куски. Глаза щипало. Больно. Больно и обидно. Но в глубине сердца разгорелся почти погасший огонёк надежды. Нет, надеяться необходимо… Надежда позволяет жить.
Как достучаться до него? Как объяснить ему? Поймёт или снова оттолкнёт? Чёрта с два!
Хайруллина умылась и вышла из туалета. Плевать, что уже половина урока прошла. Какая разница?! Она стояла под дверью кабинета, где занималась параллель, до самого звонка. Среди высыпавших на перемену старшеклассников Егора не было. Сабина вернулась к своему классу.
— Жива? — Тихомиров жевал какую-то булку, снова устроившись на подоконнике. Ну любовь у него была к ним! Только вот учителя любви его не понимали. И если дежурные классы к Вано Тихомирову подойти не решались, то педагоги буквально преследовали его.