— Я понимаю, но ты перегнул!
— Где я перегнул? Мих, — Бессонов вздохнул, — мы оба получили то, что хотели. Никто никого не принуждал. Но продолжения не будет. Без исключений. Ты знаешь меня.
— Знаю, потому что сам не лучше, — Громов сел напротив и опустил голову. Было противно, будто вляпался в дерьмо и никак не можешь оттереться.
— Нет, ты другой. Стал другим, — Слава улыбнулся. В его груди всегда было пусто, но у Мишки ещё есть шанс, которого он сам себя с упрямством осла лишает.
Прежний Мишка Громов умер. Его убила любовь. Глупо-то как… Бессонов написал Насте. Этим двоим нужно поговорить. Без истерик и ругани, просто поговорить. Жизнь не будет ждать. Он уже видел, как два человека едва не сломались… Хватит с него.
— Что с ней будет? — Миша действительно беспокоился.
— Она будет много раз ошибаться, думая, что влюблена, но по-настоящему полюбит лишь однажды.
— А если с тобой она не ошиблась?
— Пройдёт немного времени, и сам увидишь.
— А если всё же это именно ты? — Громов не сдавался.
— Ну, тогда я женюсь на ней, — Слава хохотнул. — Ты помнишь, что я женюсь не раньше тридцати пяти и исключительно по расчёту?
— Это смешно?
— А разве нет? Если лет через пять эта девочка скажет, что любит меня, клянусь, я женюсь на ней. Неплохой вариант: семья хорошая, обеспеченная, и она, если постарается, добьётся чего-то в жизни.
— Слав, ты понимаешь, что говоришь? Это жестоко.
— Мих, сейчас я вижу перед собой маленькую избалованную девчонку, которая ни хера не знает о жизни, а корчит из себя чёрти что. Я не воспиталка в детском саду. Я жить хочу, а не её соплями умываться.
— Да понимаю я! — Миша вскочил со стула. — Но не тебе пришлось успокаивать её! Не ты тазики ей таскал!
— Вот об этом я и говорю. Я не нянька, Мих. Никогда ею не был и становиться не собираюсь. Чего ради я должен усложнять и без того полную проблем жизнь? Ты, как никто другой знаешь, сколько я пашу, чтобы потом, в глубокой старости, мне и моей семье не пришлось копейки считать.
— Можно подумать, тебе хоть раз приходилось делать это!
— Не приходилось. И не придётся. Мих, ты мой лучший друг, ты понимаешь меня лучше других, но сейчас тебя клинит из-за того, что она сестра Олега. Разве это впервые? В тебя никто не влюблялся? В меня? Ты готов ответить каждой, кто пожелает? Это нереально. У каждого есть своя жизнь, — Бессонов сделал глоток порядком остывшего кофе и поморщился. — Подумай лучше о себе. Тебя звал Акимов, обещал классную картинку. Он довольно известный режиссёр. Почему ты отказался?
— Я не стану сниматься в сериалах о школоте.
— Все начинают с малого.
— Я не хочу!
— Вот видишь… Не хочешь. И я не хочу, понимаешь?
Громов вздохнул. Он устал. Чертовски устал. Алеся, Слава… Шло бы всё в задницу! Ему нужно работать, — перевод горит, — а он здесь пытается чужие судьбы вершить. В своей бы разобраться… Идиот.
Кивнув чему-то, Миша ушёл в свою комнату. Сон. Только сон. А потом за работу.
В дверь позвонили. И это был не короткий звонок, а настойчивый, протяжный, надрывный вой. К чёрту. Он не хотел думать ни о чём. Даже если это Алеся пришла, он не выйдет из комнаты. Рухнув на кровать, он раскинулся звездой и закрыл глаза. Пусть весь мир катиться в тартарары! Сон одолевал. Заторможенный от перенапряжения и недосыпа мозг с трудом улавливал происходящее в квартире. В коридоре кто-то орал благим матом, Бессонов, кажется, отвечал не менее громко и эмоционально. Видимо, Антонова решилась на разговор. Пошли они оба!
Дверь распахнулась и громко шарахнула о стену. Отлично. Поспал, ага.
— Ему нужен отдых! — Слава орал, противореча собственным словам.
— Миша! — тяжесть чужого тела, резко обрушившегося на него, заставляла вернуться в реальность. Из кругов перед глазами выглянуло, как солнце из-за туч, заплаканное, перекошенное от злости лицо Насти. — Громов, вставай!
— Насть, он не спал всю ночь! Я не думал, что ты буквально воспримешь мои слова!
— Заткнись лучше, Бессонов! Миш, проснись же ты!
— Да что за день! — столкнув с себя Перовскую, Громов сел на постели, пытаясь проморгаться и прийти в себя. Почему это происходит с ним? Разве он просит многого? Всего лишь пару часов сна. Грёбаных два часа тишины и покоя!
— Прости, — Слава виновато улыбнулся. — Я глупость сделал. Мне пора на работу.
Миша уставился на Настю тупым взглядом. Откуда она здесь? Галлюцинации начались? Плевать. Измотанный организм победил. Громов повалил девушку на кровать прямо в куртке и сапогах, прижал к себе и снова закрыл глаза. Даже если это всего лишь галлюцинация, она ему нравится, так что пусть побудет с ним какое-то время.
Перовская упрямо завозилась, пытаясь вырваться. Миша шикнул на неё и вырубился почти мгновенно. Настя затихла. Сердце билось как сумасшедшее. Ясно же, что Громов даже не осознаёт происходящее. Слава… Придурок. Видите ли, он не думал, что она так истолкует его слова. Нельзя было написать, что Мишка изменился? Обязательно использовать для этого слово «умер»? Да и изменился ли? И зачем он вообще ей сообщает о подобном? Что происходит? И почему она, зная, что в сообщении написан бред, всё равно примчалась сюда? Зачем?
Она рассматривала его вблизи. Впервые. Разве можно пьяный перепих в подъезде считать близостью? Никогда прежде она не смотрела на него так внимательно. Шрам на подбородке приковал её взгляд. Да, она слышала историю этого шрама. Настоящую, а не выдуманную. Улыбка коснулась губ.
Было душно. Нестерпимо. Она не решалась двигаться, чтобы не потревожить чужой сон. Прошло около получаса. Тело затекло. Над губой выступила испарина. Настя осторожно выбралась из кольца Мишиных рук. Она вышла в коридор, сняла куртку и разулась. Подумав, набрала Костю. Тот ответил быстро. Пробурчал, что уехал обратно в офис и отключился.
Перовская прошлась по квартире, с интересом рассматривая всё. Холостяцкая берлога не была запущенной и грязной, наоборот, чистота, царившая вокруг, даже пристыжала: у неё такого порядка отродясь не было.
Вернувшись в комнату Громова, она исследовала там каждый уголок, особенно стены, увешанные фотографиями. На снимках была и она. Мишка Громов жил яркой жизнью. Она застыла возле фотографии, на которой были Женя с Олегом. Как же всё запуталось! Женя пригласила её быть свидетельницей, наплевав на все приметы. А свидетелем будет никто иной как Громов. Что там о приметах? Настя согласилась, но сомнения не оставляли её. Выдержит ли она? Громов… Чёртов сопляк, от которого все внутренности сжимаются. Реальность порой бьёт мордой в асфальт. Её приложило знатно. Из огня да в полымя, что называется. Сбежала от мужа-садиста и влюбилась в мальчишку-бабника. Потрясающе! Театр абсурда.
Прошло около трёх часов. Перовская успела похозяйничать на кухне, объесть хозяев квартиры и даже посмотреть какую-то музыкальную передачу. Ей нравился Марек Новак. Да кому он не нравился? Страна сохла по нему ещё с тех времён, когда он был солистом группы, а теперь… Мальчишку ждёт светлое будущее.
Настя опять вернулась в комнату. Её притягивали фотографии на стенах. В них была целая жизнь.
На рабочем столе лежала перевёрнутая рамка. Только сейчас она обратила на неё внимание и взяла в руки. Сердце вздрогнуло и застучало громче и быстрее обычного. Губы сжались. Это шутка? Снимок был сделан на летнем пикнике. Весёлый был день. Они с Мишкой дурачились, плескаясь в воде, а потом он поднял её на руки и закружил. Именно этот момент был запечатлен на фотографии. Она помнила, что снял их Слава. Отличное качество. Ни единого размазанного кусочка. Чётко, резко, ярко…
— У тебя есть такая? — Настя чуть не заорала от неожиданности. На ватных ногах она развернулась. Лохматый, ещё сонный, перед ней стоял Миша, умудрившийся бесшумно встать и подойти практически вплотную.
— Нет. Я раньше не хранила фотографии с друзьями.
— Я скину тебе.
— Нет необходимости. Ну, я пойду, — Перовская обошла его и направилась к двери.
— То есть посмотрела на меня спящего и бай-бай? — Громов усмехнулся. — Ты меня не изнасиловала часом?