К этой записке была приложена вторая, побольше. Но Яша сложил ее вдвое и склеил хлебным мякишем, чтобы даже Нина не прочитала.
Нина до этого только однажды видела Лену Бомм — высокую, стройную, с глазами, как лесные озера, то синими, то зелеными. Знала, что она сестра Яшиного друга, Фимки. Больше ничего.
Нина сходила в Красный переулок, но Лены дома не застала.
— Линда на работе, — сказала толстая седая женщина, открывшая Нине дверь.
— Разве она работает?
— Да. В ресторане «Южная ночь».
Нина нашла ее в ресторане, возле буфета. Белые волосы коротко стрижены, мочки ушей нарумянены по румынской моде, шея вся голая, на тонкой цепочке серебряный крестик спускается, как паучок по паутинке. Стояла и что-то щебетала пожилому напомаженному пьяному офицеру. Увидела Нину — загорелась вся, но быстро взяла себя в руки, наигранно повела бровью, скривила тонкие губы.
— Тебе что, девочка?
А Нину зло взяло: Яша в тюрьме, брат ее тоже, небось не мед ложкой хлебает, а она, вишь ты, фигли-мигли старику строит. Взяла и брякнула сразу:
— От Яши письмо тебе.
— Вот как! — и так плечиком дернула, что Нина чуть не заплакала от обиды.
Лена письмо взяла все-таки. Прочитала и рассмеялась Нине в лицо:
— Ха-ха! Ты, девочка, небось тоже думаешь, что я твоему братцу пара? Да?.. Ну что же ты не смотришь на меня? Смотри, девочка, смотри. Правда же я — красивая?.. Ну зачем же мне нужен твой брат? Зачем?..
Нина вынесла все — унижение, обиду, стыд. Ей хотелось провалиться сквозь землю, только бы не слышать этих насмешек, этих издевок над ее братом. Она не убежала только потому, что знала: Яша ни за что не поверит, что Лена так могла говорить о нем, такими насмешками встретила его письмо. Но как она возненавидела эту напудренную, нарумяненную, раскрашенную куклу! А та взяла изорвала Яшино письмо на мелкие-мелкие кусочки, скатала их шариками и по одому побросала в мусорницу.
— Вот так и передай своему братцу, девочка. Так и передай… Ну, что же ты стоишь?.. Ах, ждешь письменного ответа? Ну что ж, изволь!
Она ловко выхватила из кармана пьяно покачивающегося офицера карандаш.
— Но-но, мадемуазель… — захлопал глазами офицер.
Но Лена состроила ему такую милую рожицу и так кокетливо улыбнулась, что он тотчас растаял.
Лена торопливо начиркала записку, вырвала листок. Кончиками пальцев, словно боялась прикоснуться рукой к руке, протянула записку Нине?
— Возьми. Можешь передать.
Нина чуть не изорвала записку, прочитав ее дома: «Привет из «Южной ночи»! Я счастлива. А ты? Самое глупое, что ты мог придумать, это попасть в тюрьму. И еще — писать мне!» И подписано каким-то странным словом «Ли»! Вовсе и на имя не похоже! И еще, вместо восклицательного знака — высокая черточка с перекрестьем вверху…
Нина долго не решалась передать это письмо Яше — ему и без этого горя не обобраться. Но Яша на каждом свидании, в каждой записке спрашивал о Лене, и Нина решилась наконец.
Каково же было ее удивление, когда Яша, прочитав письмо тут же, на свидании, чего раньше никогда не делал, прижал письмо к щеке и странно-странно улыбнулся… Видно, многое рассказали Яше и короткая подпись — Ли, и та длинная вертикальная черточка с перекрестьем наверху — будто от маяка лучи в разные стороны! Значок, придуманный детьми-романтиками, все-таки сослужил свою службу.
— Не ходи больше к ней, Нина, — сказал Яша. Но сказал таким голосом, будто вот-вот заплачет от счастья: «Нашла-таки Лена тропку к моим друзьям!»
Не показывай батьке и маме.
Нина, это для Лиды и тети Домны. Если вы боитесь заложить в торбу, то возьмите тесто и испеките хлеб весом в полтора-два килограмма и в него запеките то, что я просил. Смотрите, ту штуку заверните в масляную бумагу, вложите в тесто и испеките хлеб. Заложите туда и патроны.
Эх, Яша, Яша! Будто не знаешь, что за свиданиями со смертниками следят особенно строго, ничего передать невозможно без осмотра темницера, а передачи осматривают опытные тюремщики и разница в весе обыкновенной буханки и буханки с запеченным револьвером была бы сразу обнаружена. Яша, Яша. Не наша вина в том, что до сих пор не смогли передать тебе оружие. Ничего, передадим еще!..
Здравствуйте, дорогие! Пришлите газету. Какое положение в городе? Что вообще слышно? Мне осталось жить восемь или десять дней до утверждения приговора.
Я отлично знаю, что меня не помилуют. Им известно, кто я такой. Все из-за провокатора. Запомните его фамилию, запишите, а когда придут Советы, то отнесите куда надо. Это провокатор — Бойко, Петр Иванович, он же — Федорович, Антон Брониславович… Он продал своих товарищей, продал нас и еще раз продал, когда мы думали бежать из сигуранцы… Но я думаю, что Старику тоже придет конец. Его должны убить как собаку. Еще ни один провокатор не оставался жить, не умирал своей смертью. Так будет и с этим. Мне и моим товарищам было бы легче умирать, если бы мы знали, что эту собаку прибили.