В соответствии с расчленением сводов потолка, Микеланджело разбил свою гигантскую композицию на ряд полей, разместив в самом широком центральном поле девять самых изумительных изображений, насыщенных титанической творческой силой своего гения: "Отделение света от тьмы", "Сотворение Адама", "Сотворение Евы" и "Грехопадение, изгнание из рая". Недаром Микеланджело наделил Бога руками скульптора, привыкшего работать тяжелым отбойным молотком, в то же время он сообщает ему не только небывалую силу, но и стремительность.
Если в образе Бога Микеланджело подчеркнул могучий творческий импульс, который вносит гармонию и смысл в хаос, то размещенные в двух боковых полосах росписи гигантские фигуры пророков и сивилл - прорицательниц - это апофеоз духовной жизни человека. Так пророк Иеремия сидит напротив нас, скрестив ноги. Правой рукой он стиснул подбородок, голова упала на эту руку, опирающуюся локтем в колено, глаза опущены, они ничего не видят и не хотят видеть. Он уронил другую ругу к полу, и погрузился в думу, глубокую и поглощающую.
Резня повсюду, потоки крови, истребление людей, разгул свирепости, жадности, предательства - всего темного, что может быть выплеснуто со дна человеческой души. Варварство, воскресшее в более уродливой форме, чем всегда. Голод, массовые изгнания, нищета, мор, гибель огромных материальных и духовных ценностей, и не видится этому конца, - вот что доносилось до Микеланджело, пока он сидел на своих подмостках в Ватикане, испачканный известкой и красками, не раздеваясь для сна, не моясь, плохо питаясь и работая, работая, работая.
В общей сложности Микеланджело создал на потолке Сикстинской капеллы триста сорок три фигуры - целый народ, целое поколение гигантов, где есть и старики, и юные, и женщины, и младенцы - это нечто вроде своего рода энциклопедии пластики, завещания всем будущим живописцам и скульпторам. На фреске "Сотворение Адама" слева на полукружии пригорка, символизирующего край земного шара, представлен на фоне клубящихся облаков полулежащий обнаженный человек. Он прекрасен, его мускулы развиты, но еще не обладают энергией, тело его бездушно. Старец Бог справа наверху, несомый ангелами из глубины космоса, в развевающихся одеждах, окружающих его наподобие паруса, несется мимо человека и касается рукой его поникшего пальца.
Словно электрическая искра объединяет тело летящего Саваофа с сотворенным им человеком, который на наших глазах наполняется душой и разумом. На следующей фреске Бог творит женщину. Повелительным жестом он заставляет Еву подняться навстречу жизни.
В Голландии подобному искусству не было места. Впервые в истории ощутив себя хозяевами жизни, торговцы и ремесленники стремились стать героями искусства сами, и им не нужны были боги и герои античных мифов и библейских сказаний. Живописцы должны были оставить потомству многочисленные изображения реальных заказчиков. Бюргеры портретируются и порознь, и с женами, и с детьми, и, наконец, целыми корпорациями.
Заказ на групповой портрет - самый почетный и выгодный, какой мог выпасть на долю голландского художника. Рембрандт получил задание изобразить лекцию по анатомии руки популярного в Амстердаме врача, доктора Тульпа, прочитанную в конце 1631-го года перед членами амстердамской гильдии хирургов, с демонстрацией на трупе казненного преступника Ариса Кинтда. В Голландии того времени подобная анатомическая демонстрация служила общественным развлечением. Ей предшествовала публичная казнь преступника, чей труп поступал в анатомический театр, то есть помещение для анатомирования трупов, а позже, вечером, гильдия хирургов устраивала банкет и факельное шествие.
Стремясь зафиксировать все индивидуальные особенности портретируемых, художники точно следовали натуре и давали несколько застывшее изображение с тщательной реалистической передачей черт лица и костюмов, единственным украшением которых были белые воротники. Главное, что интересовало художников - достигнуть портретного сходства. Таким образом, эти посредственные мастера изображали своих героев механически, ничего в них не изменяя, подобно современным фотографам.
По-иному подошел к раскрытию темы Рембрандт, внесший в нее активность самого способа изображения. Картина Рембрандта "Урок анатомии" (длина двести семнадцать, высота сто шестьдесят три сантиметра), решена в скупой черно-белой гамме, слегка расцвеченной оттенками желтовато-коричневого цвета. Поток света от зрителя, как бы проникая сквозь прозрачную пленку изобразительной поверхности картины, вливается в полутемную аудиторию. В глубине виднеются очертания слабо освещенной внутренней арки помещения, сдвинутой от главной вертикальной оси изображения влево. Еще сильнее влево сдвинута группа семерых врачей на первых планах; они слушают лекцию. Полукольцом, изгибающимся вглубь левой половины картины, эти бородатые медики с обнаженными головами, окаймленными снизу белоснежными жабо (роскошными кружевными воротниками), обступили стоящий по диагонали, направленной из правого нижнего угла картины, невысокий дощатый стол, на котором лежит на спине обнаженный труп. Его бедра слегка прикрыты белой тряпкой.
Единым чувством объединены слушатели доктора Тульпа, стоящего справа от главной вертикали картины, за ногами трупа, и демонстрирующего сухожилия и мускулы на препарированной левой, дальней от зрителя, руке свежего покойника. Оттянув похожим на ножницы металлическим пинцетом, который он зажал в пальцах правой руки, ярко-желтую мышцу, которая управляет движениями пальцев, другой рукой он показывает, как действует эта мышца - и действительно, сейчас растопыренные ярко-красные пальцы мертвеца согнутся. Заинтересованные действиями и словами ученого доктора, слушатели сравнивают скрытую ниже локтя руку Ариса Киндта с рисунками из громадного анатомического атласа Везалия, раскрытого на нужной странице. Атлас толстая книга - находится рядом с нами, в правом нижнем углу картины, в ногах покойника. Корешком книга опирается на правую часть рамы, а рисунками повернута к медикам, поэтому нам видны не рисунки, а только часть разъяснительного текста на соседней странице.
Итак, все семеро участников демонстрации изображены слева от главной вертикали полотна; все они одеты и пострижены по единой моде - короткие, зачесанные назад волосы, усы, бородка клинышком. Но физиогномические опыты ранних лет помогли Рембрандту показать своеобразную реакцию каждого из врачей. Подчеркивая напряженное внимание слушателей и обособляя фигуру ученого, Рембрандт как бы героизирует и участников портретной группы, и само объединившее их событие, придавая ему оттенок героической значимости.
И, однако, Рембрандту и здесь еще не удается окончательно добиться цели. Внимательно вглядываясь в позы и лица, мы без труда почувствуем, что они не вполне соответствуют настроению минуты, которую, казалось бы, должны переживать все изображенные люди. Стремясь создать иллюзию полной реальности, художник делает участником события самого зрителя. Мы как бы входим в аудиторию во время лекции, и двое из слушателей - первый и пятый от Тульпа, оба на дальнем плане - оглянулись в нашу сторону. Застыл в центре заднего плана в искусственной позе, как бы привставая с загороженного другими сидения, ближайший к доктору персонаж - Гартман Гарманс; он приподнимает руку с зажатым в нем листом бумаги, демонстрируя нам список врачей, изображенных на картине. Порывисто наклонился вправо, поближе к трупу, третий от Тульпа врач, Якоб де Витт, но его взгляд говорит о размеренной, спокойной задумчивости, никак не соответствующей положению его подавшегося вперед туловища. Отсутствующим взглядом взирает на нас Франс ван Лунен - пятый ученик, если считать влево от доктора; Лунен, находящийся позади и выше всех, по-видимому, не стоит, а сидит на верхней скамье.
Зато во втором от доктора слушателе при внимательном взгляде уже с полной ясностью обнаруживается та отдаленная перспектива, тот оттенок чего-то живого и неуловимого, неопределенного и пламенного, что составляет сущность гения Рембрандта. Мы видим только его голову. Все остальное серо, затушевано, да и само лицо превосходно построено без видимых контуров, оно как бы вылеплено изнутри и насквозь проникнуто той особенной, бесконечно тонкой жизнью, которую один Рембрандт умел открыть под внешней оболочкой вещей.