Она окончательно запуталась, удивляясь самой себе. Мысль присутствовала в ее сознании, маячила перед самым носом. Только Эск не могла выразить ее словами…
Ужасно, когда находишь в своей голове всякие интересные вещи и не знаешь, что они там делают. Это…
– Шевели ногами, мы так целый день проходим.
Она тряхнула головой и поспешила за братьями.
Домик ведьмы состоял из стольких флигелей и пристроек, что понять, как он выглядел изначально и существовал ли когда-нибудь вообще, было очень трудно. Летом он был окружен грядками, густо заросшими тем, что матушка неопределенно величала «травами», то есть необычными растениями, волосатыми, переплетающимися и стелющимися по земле, с любопытными цветками, ярко окрашенными плодами и неприятно набухшими стручками. Только матушка знала, для чего они предназначаются, а любой дикий голубь, который с голодухи решал позавтракать «травами», появлялся из грядок, хихикая себе под клюв и натыкаясь на все подряд (а иногда и вовсе не появлялся).
Сейчас огород был скрыт глубоко под снегом. На шесте одиноко хлопал чулок-флюгер. Матушка не одобряла полеты, но некоторые из ее подруг до сих пор пользовались метлами.
– Дом выглядит заброшенным, – подметил Церн.
– Дыма нет, – подхватил Гальта.
«Окна словно глаза», – подумала Эск, но оставила эту мысль при себе.
– Это всего лишь дом матушки, – заявила она вслух. – Ничего особенного.
Домик излучал пустоту. Они чувствовали это. Окна действительно походили на глаза, черные и угрожающие на фоне белого снега. Ни один разумный обитатель Овцепикских гор не допустит, чтобы зимой в его камине погас огонь; это вопрос чести.
Эскарине захотелось предложить вернуться домой, но она знала, что, если она промолвит хоть слово, мальчишки умчатся прочь со всех ног. Вместо этого она сказала:
– Мама говорит, что в туалете на гвоздике всегда висит ключ.
Это предложение также не вызвало энтузиазма. Даже в самом обыкновенном незнакомом туалете обитают всякие мелкие ужасы типа осиных гнезд, огромных пауков и таинственных существ, шуршащих на крыше. А в туалет одной семьи однажды, суровой зимой, забрался небольшой медведь и залег там в спячку, из-за чего все семейство жутко мучилось, пока мишка не согласился перебраться на сеновал. Ну а в туалете ведьмы могло встретиться вообще что угодно.
– Я пойду посмотрю? – добавила Эск.
– Иди, если тебе так хочется, – беспечно отозвался Гальта и почти незаметно облегченно вздохнул.
Когда Эск наконец открыла заметенную снегом дверь, представший ее взору туалет был аккуратным, чистым и не содержал ничего более зловещего, чем старый календарь-альманах, который был заботливо нацеплен на гвоздик. С точки зрения философии матушка неодобрительно относилась к чтению, но она никогда не стала бы утверждать, что книги, особенно книги со славными тонкими страничками, ни на что не годны.
Ключ лежал на полочке у двери вместе с куколкой какой-то бабочки и огрызком свечи. Стараясь не потревожить куколку, Эск осторожно взяла его и торопливо вернулась к братьям.
К передней двери идти было бессмысленно. Через передние двери в Дурном Заду входили-выходили только новобрачные и покойники, а матушка не желала присоединяться ни к тем, ни к другим. Дверь с задней стороны домика была занесена снегом, и в бочке с водой уже давно не разбивали лед.
К тому времени, как они прокопали проход к двери и уговорили ключ повернуться в замке, в небе проглянуло заходящее солнце Плоского мира.
Большая кухня была темной и промозглой, и в ней пахло снегом. Она всегда была темной, но дети привыкли видеть в большом камине яркий огонь и вдыхать густые пары матушкиного варева. Иногда от запахов начинала болеть голова или мерещились всякие интересные штуковины.
Окликая матушку, они неуверенно бродили по нижнему этажу, пока Эск наконец не решила, что больше тянуть время нельзя и надо подняться наверх. Щелчок задвижки на двери, ведущей к узенькой лестнице, прозвучал гораздо громче, чем следовало.
Матушка покоилась на кровати, и ее сложенные крест-накрест руки были прижаты к груди. Крошечное окошко распахнул ветер, и весь пол, всю кровать усеял мелкий снег.
Эск уставилась на лоскутное одеяло, на котором лежала женщина. Иногда какая-то незначительная деталь может разрастись и заполнить собой весь мир. Девочка почти не слышала плач Церна: она вспоминала, как две зимы назад, когда выпало почти столько же снега и в кузнице было мало дел, ее отец сшил это одеяло. Как он использовал лоскуты самых разнообразных тканей, попавших в Дурной Зад со всех концов света: шелка, кожи оборотня, бумажного хлопка и шерсти турги. Поскольку шить он не умел, получилась довольно странная комковатая лепешка, больше похожая на плоскую черепаху, чем на одеяло, и мать Эск великодушно решила подарить это творение матушке на свячельник…