До моего обоняния дотягиваются вкусные ароматные запахи. Хорошо, значит мне удастся запихнуть в себя хоть что-то съестное. Я не ел нормально уже несколько дней. Если быть точным — четыре мертвых дня…
Четыре дня, как я стал просто зомби.
Из больницы я вернулся под утро воскресенья и весь день пил, чтобы заглушить боль. Звонил Миша, говорил, что забрал Свету с Пашей к себе в квартиру. Звонил Дима, отчитался по поводу того, что Сташевская и Кучинский были арестованы, и им предъявлены серьезные обвинения. Дальше я ничего не помню до понедельника, когда мне сообщили, что Герасимовичу сделали операцию и он находится в реанимации в стабильном состоянии.
А Катю из больницы забрали родители. Да, генерал настаивал, чтобы я больше не встречался с Катей. Я обещал… И ее забрали родители.
Жую свой обед, почти не чувствуя вкуса. Но понимаю — надо жить дальше. Надо как-то жить. Есть, спать, вести дела…
Да, насчет дел. Может погружение в работу отвлечет от тягостных мыслей? На сегодня больше никаких встреч с заказчиками не запланировано, а завтра приедут представители серьезного предприятия. Надо бы подготовиться и надо посмотреть их заявку, определить наиболее удобный и понятный интерфейс для программы, которую они хотят заказать. Ну вот, пока жую, можно глянуть, что они там прислали по факсу.
Открыв ящик стола, выуживаю бумаги, из которых вываливается флаер гостиницы во Флоренции. Млять! Я тупо стою и смотрю на него. Именно сейчас мы с Катей должны были быть там. Я собирался сделать ей предложение, мы планировали пожениться… Я хотел дочь… Я хотел семью. Но один генерал с громоподобным басом навсегда разрушил мои надежды и планы. И этот голос будет звучать в моей голове всю оставшуюся жизнь. Этот, мать его, бас хренов! Вот и сейчас он что-то там громыхает. Мля, не понял, тут громыхает?!
— А я сказала — не пущу!!! — орет в ответ ему Нина. — Стойте! Я вызову охрану!
— Вызывай! — соглашается бас.
Идрить его! Генерал явился! Ну и что ему на этот раз нужно?!
— Ниночка, не волнуйся, я поговорю с генералом. Принеси нам кофе, пожалуйста, — я сама вежливость, к хренам собачьим! И нарочно буду его генералом называть — я мстительный, чтоб он знал.
А незваный гость уже открыл дверь в мой кабинет и стоит, рассматривает меня. Оглядывает интерьер и оценивает обстановку. Чтоб его! Я тоже его разглядываю. Надо же, вырядился в мундир с погонами. А что, ничего так смотрится мужик — этакая мужественная глыба льда и кладезь силушки богатырской.
— Приличные люди фуражку в помещении снимают, — не могу удержаться от язвительного намека на то, что «уважения бы вам немного, господин генерал, к окружающим вас людям немного уважения». Не с сопляками тут общаетесь.
— Не ты свою секретаршу надул? — спрашивает генерал, когда Нина скрывается за дверью.
Вот, сука, он еще и «отстреливаться» будет!
— Нина — жена майора Дмитрия Смирнова, — зло отвечаю я и указываю «гостю» на кресло у небольшого столика рядом с баром-буфетом.
— М-м-м… — как бы «ух ты!», мычит генерал.
Снимает свою фуражку все-таки, и бросает ее на стол для конференций, но сам садиться не собирается. Вальяжно проходит к бару и рассматривает бутылки. Ну, и чего приперся, спрашивается?!
— Я выполнил все, о чем мы договаривались, господин Васильев. Чем на этот раз обязан вашему визиту? — также, не собираясь садиться, а лишь пристраиваю свой зад к столу и переплетаю руки на груди. — Давеча я уже выслушал все, что вы имели сказать. И, как вы помните, я согласился с вашими доводами о том, что я полный засранец и что Катя со мной в опасности. Я не звонил ей, не писал СМС и не слал писем на электронную почту. Или у вас другая информация?
Я злюсь и это придает мне сил. Да, я виноват. Да, все случившееся со мной и с Катей — от начала и до конца хрень полная. Я ее почти изнасиловал в первую нашу встречу, потом буквально принудил встречаться со мной. Одна только моя выходка в бильярдной чего стОит! Но это знаю я и я чувствую себя виноватым. А генерал знает только несколько эпизодов, которые, по сравнению с вышеперечисленным, «детские шалости».
А я злюсь сейчас из-за того, что это по его настоянию я чувствую себя «мертвым». Так ты пришел добить меня, генерал?! Нихрена! Я буду отстреливаться. Теперь буду. И ты меня не нагнешь!
— Это что, настоящий французский коньяк? — спрашивает он, присматриваясь к пузатой бутылке в баре.
Игнор моих вопросов. Может и мне проигнорировать?
— Нет, подделка. На Дерибасовской такой шмурдяк майстырят, — не удерживаюсь от сарказма.
— Угостишь шмурдяком-то? — пропустив мимо ушей мой ироничный ответ, спрашивает эта глыба льда, поворачиваясь ко мне.
Устало ухмыляюсь:
— Берите, пейте, что хотите.
Я не двигаюсь с места. Не холуй я тебе, генерал. Прислуживать не собираюсь.
А генералу, видимо, по барабану мое язвительное и негостеприимное поведение. Его не просто смутить — он у нас глыба льда.
— Кирилл Иванович, кофе, — в двери появляется Нина и бросает на меня настороженный взгляд.
— Спасибо, Ниночка, — отвечаю секретарше и киваю, мол «все хорошо». — Оставьте на столике.
Нина повинуется и делает знак, типа «если что, я за дверью с бригадой охранников». Я киваю, мол «спасибо, понял».
Генерал, кажется, улавливает смысл нашей пантомимы и обращается к Нине:
— Не волнуйтесь, я сегодня без ружья и сабли. Вашему боссу ничего не угрожает.
Нину не так просто смутить и она демонстративно несколько секунд осматривает генерала с ног до головы, кивает, направляя в него указательный палец, мол «только попробуй», и скрывается за дверью.
— Давай, программист, накатим по пятьдесят, — предлагает мне этот наглый тип, откупоривая бутыль с настоящим (что там говорить, другого не держим) французским коньяком. Как-то по-хозяйски у него это все получается. Наливает в пузатые фужеры по чуть-чуть и подносит мне.
Ну, надо же?! И корона с погонами не свалилась! Ладно. Выпью. Посмотрим, что у него на уме. Не просто же так явился ко мне при всем параде.
Звонко чокаемся и смакуем обжигающий напиток. Хорошо, что я успел перекусить, а то бы долбануло в бошку, и я бы этому генералу таких «звезд…юлей навешал» под градусом, что мало бы не показалось.
— Жена не разрешает пить коньяк, — жалуется он мне, причмокивая. — Говорит, давление поднимает, а оно у меня и так высокое.
— Сочувствую, — говорю я, а сам злорадствую, похоже.
— У меня дома феминистический бойкот, прикинь, программист! И все из-за тебя.
— Да ну? — удивляюсь я (опять же, злорадствуя). — А теракт на Мюнхенском вокзале тоже на меня повесите?
Не могу удержаться — так и прет меня «зацепить генерала» или огрызнуться.
— Я ж наш с тобой разговор в больнице записал на диктофон. Ну так, на всякий случай. Если ты нарушишь обещание — предъявить тебе, — сообщает он, подходит и притыкает свой зад на мой стол, точно как я, но в безопасном метре от меня. Правильно, ко мне сейчас лучше близко не подходить. — Ну и не досмотрел я. Нашли женщины эту запись. Послушали и накинулись на меня обе.
— Долго били? — хмыкаю я. — Мне вас пожалеть?
— И вот в чем штука-то… — пропуская мои выпады мимо ушей, продолжает он и вздыхает. — Крыть-то мне нечем…
Молчим. А что мне ему сказать? Лучше подожду и узнаю, зачем все-таки он приперся.
— Году так в э-э-э… не важно, при Советской Власти еще, — словно сказочник из фильма, начинает он свой рассказ, — вел я дело одного полковника. У него в части солдаты гибли, походило на самоубийства, с десяток случаев наблюдалось. А я следователем был. Молодым, смелым и амбициозным. Честным был — взяток не брал, — уточняет он, нравоучительно подняв указательный палец. — Катюшке тогда лет пять было, не помнит она тот случай, — генерал бросает на меня косой взгляд. — Так вот. Вцепился я тогда в глотку того полковника, какпитбуль. На руках уже почти все доказательства были, чтобы посадить его и еще двоих офицеров. И тогда мне начали угрожать. Сначала телефонные звонки, мол «брось это дело, Васильев, замни». Я не реагировал. Ну что вы! Меня ж не запугать! А потом, однажды, Катюшка мне из садика записку принесла. Гордо так вручила, сказала, что дядя военный приходил прямо в группу и велел папе передать. Совершенно секретно и очень важно. А в записке той, помню до сих пор дословно: