13. Крометого, немаловажным является тот довод в пользу бессмертия, что один человек пользуется небесным началом. Ведь в то время как природа [всех] вещей состоит из двух начал, которые борются и соперничают друг с другом, из огня и воды, первый из которых принадлежит небу, а второй — земле, прочие животные, поскольку являются земными и смертными, используют только земное и тяжелое начало, и лишь человек использует огонь, т. е. легкое, высшее, небесное начало. 14. Те элементы, которые являются тяжелыми, тянут вниз к смерти, а те, которые легкие, поднимают к жизни, ибо жизнь находится вверху, а смерть — внизу. И как свет не может быть без огня, так и жизнь не может быть без света. Огонь, стало быть, является [неотъемлемым составляющим] элементом света и жизни. Из этого становится ясным, что человек, который его использует, был создан бессмертным, ибо человеку свойственно то, что дает жизнь.
15. Добродетель, также данная одному лишь человеку, является великим аргументом в пользу того, что души бессмертны. Добродетель противоречила бы природе, если бы душа умирала. Ибо добродетели вредит сущая жизнь. Ведь эта земная жизнь, общая у нас с бессловесными животными, стремится к наслаждению, в разнообразных и приятных плодах которого она находит удовольствие, и избегает боли, суровость которой ранит природу живых существ неприятными ощущениями и способна привести к смерти, которая разрушает живое существо. 16. Так вот, если добродетель удерживает человека от тех благ, которые жаждутся по природе, и побуждает к перенесению боли, которая избегается по природе, стало быть, добродетель является злом и противна природе, и необходимо считается глупцом тот, кто ей следует, ибо он сам себе вредит, избегая сущих благ и стремясь к боли без упования на большую выгоду. 17. В самом деле, в то время как нам дано получать удовольствие от приятнейших наслаждений, не покажемся ли мы лишенными чувства, если предпочтем жить в унижении, в нужде, в презрении, в бесчестии, и даже не жить, а мучиться и угасать от боли, и если мы ничего более ценного от перечисленных тягот не добьемся, с чем бы могло сравниться отвергнутое наслаждение? 18. Если же добродетель не является злом и если она поступает правильно, что отвергает порочные и отвратительные наслаждения, и мужественно, что не боится ни боли, ни смерти, лишь бы выполнить долг, стало быть, неизбежно стремится к какому‑то большему благу, чем те, которые она отвергает. Но на какое еще благо можно надеяться после смерти, если не на вечность?
10. 1. Перейдем теперь к тому, что противно добродетели, чтобы и на этой основе сделать вывод о бессмертии души. 2. Все пороки временные, ибо важны для настоящего момента. Вспышка гнева гасится в результате осуществления мести. Наслаждение тела служит концом сладострастию. Жадность притупляет или изобилие тех вещей, которых она вожделела, или появление других желаний. Тщеславие ослабевает после того, как добивается почестей, к которым стремилось. Так же и прочие пороки не могут оставаться и длиться [вечно], но заканчиваются, добившись того, к чему стремились. Вот и угасают, и вновь вспыхивают. 3. Добродетель же является постоянной, беспрерывной и не может удалиться от того, кто ее однажды принял. Ибо если бы она прервалась, если бы когда‑нибудь мы могли лишиться ее, сразу же появились бы пороки, которые постоянно противостоят добродетели. 4. Стало быть, добродетели вовсе не было, если она уходит, если когда‑либо удаляется. Если же она нашла себе постоянное обиталище, то она необходимо присутствует в каждом поступке и не может надлежащим образом прогонять и обращать в бегство пороки, если не будет крепкой душа, которая стоит на постоянной страже. 5. Следовательно, само постоянство добродетели доказывает, что человеческая душа, если примет добродетель, останется [в вечности], ибо как добродетель является постоянной, так и человеческая душа лишь принимает добродетель. 6. И вот поскольку пороки противоположны добродетели, неизбежно различна и противоположна вся их сущность. Ибо пороки являются движениями и волнениями души, а добродетель, наоборот, спокойствием и кротостью души. Ибо пороки являются временными и краткими, а добродетель является вечной, постоянной и всегда одинаковой. Ибо плоды пороков, т. е. наслаждения, равно как и сами пороки, кратки и преходящи, а результат добродетели и награда за нее непреходящи. 7. Ибо выгода от пороков проявляется в настоящем, а от добродетели — в будущем. Так получается, что в этой жизни не существует никакой награды за добродетель, поскольку добродетель существует все время. 8. Ведь подобно тому как за пороками, когда они завершаются при осуществлении их, следуют наслаждение и плоды их, так и вслед за добродетелью, когда она завершается, наступает вознаграждение. Добродетель же завершается только со смертью [человека], ибо высшее ее назначение заключается в принятии смерти. Следовательно, награда за добродетель приходит после смерти. 9. Наконец, и Цицерон в Тускуланских беседах, хотя и с сомнением, но все же признает, что высшего блага человек достигает только после смерти. Он говорит: «С твердой душой, коль скоро это суждено, следует подходить к смерти, в которой, как мы уже знаем, и высшее благо пребывает, и нет никакого зла».[696] Итак, смерть не уничтожает человека, но ведет к награде за добродетель. 10. «Кто же, — говорит тот же Цицерон, — оскверняет себя пороками и преступлениями и порабощен наслаждениями, тот осужден нести наказание»,[697] которое Божественные Писания называют второй смертью. Она является вечной и исполнена тяжелейших мучений. 11. Ибо как две жизни установлены человеку, из которых одна является жизнью души, другая — тела, так и две смерти определены: одна — относящаяся к телу, которой неизбежно подвержено все в соответствии с природой, другая — относящаяся к душе. Эту смерть получают за преступление, а избегают благодаря добродетели. Как эта жизнь является временной и имеет известные границы, поскольку является жизнью тела, так и [переживаемая нами] смерть является временной и имеет известную границу, поскольку относится к телу.