14. Таково-то и еще гораздо горестнее, нежели как я представил, положение братий наших по Боге (хотя бы вы и не желали слышать сие), братий, которые одинаковое с нами получили естество, из того же составлены брения, из какого и мы первоначально созданы; связаны, как и мы, жилами и костями и, подобно всем, облечены кожей и плотью (как говорит в одном месте божественный Иов (Иов. 33:6, 10–11), любомудрствуя среди страданий и посмеваясь над видимой частью существа нашего), или, лучше, если должно упомянуть о важнейшем, которые так же, как и мы, одарены образом Божиим и хранят его, может быть, лучше нас, хотя и истлели телом; в единого облечены Христа (Гал. 3:27) по внутреннему человеку; одинаковый с нами приняли в сохранение залог Духа (2 Кор. 1:22); участвуют в одних с нами законах, глаголах Божиих, заветах, собраниях, таинствах, надеждах; за которых равно умер Христос (Рим. 14:15), взявший на Себя грех всего мира (Ин. 1:29); которые суть сонаследники небесной жизни, хотя весьма много отчуждены от земной; которые спогребаются Христу и совосстают с Ним (Кол. 2:12), страдают с Ним, дабы с Ним и прославиться (Рим. 8:17). 15. Что же мы? Мы, наследовавшие сие великое и новое имя, чтобы называться по Христе народом святым, царственным священством, людьми, усвоенными Богу и избранными (1 Пет. 2:9), ревнителями добрых и спасительных дел (Тит. 2:14), учениками кроткого и человеколюбивого Христа, понесшего наши немощи, унизившего Себя до нашей бренности, нас ради обнищавшего (2 Кор. 8:9), нисшедшего в эту плоть и земную храмину и претерпевшего за нас скорби и болезни, дабы мы обогатились наследием Божества? Что же мы, имеющие столь высокий Образец благоутробия и сострадания? Как будем думать о них и что сделаем? Презрим ли их? Пробежим мимо? Оставим их, как мертвецов, как гнусные страшилища, как самых злых зверей и пресмыкающихся? Нет, братия! Не тому учит нас, овец Своих, добрый Пастырь (Ин. 10:11), Христос, Который обращает заблуждшее, взыскует погибшее и укрепляет немощное (Иез. 34:16); не то внушает и природа человеческая, которая вложила в нас закон сострадания и чувством немощи, общей нам со всеми, научается благочестию и человеколюбию. 16. Неужели они будут томиться под открытым небом, а мы станем жить в великолепных домах, расцвеченных всякого рода камнями, блещущих золотом и серебром, где узорчатая мозаика и разнообразная живопись прельщают и приманивают взоры? Да еще в одних будем жить, а другие строить? И для кого? Быть может, не для наследников наших, а для людей посторонних и чужих, и притом, может быть, для таких людей, которые не только не любят нас, но еще, что всего хуже, исполнены вражды к нам и зависти. Они будут трястись от стужи в ветхих и раздранных рубищах, а может быть, еще и тех иметь не будут, а мы будем нежить себя, покрываясь мягкой и пышной одеждой, воздушными тканями из тонкого льна и шелку, и между тем как одними уборами будем не столько украшать себя, сколько обезображивать (ибо все излишнее и щегольское я почитаю безобразием), другие наряды – бесполезная и безумная забота, добыча моли и всепоядающего времени – будут лежать у нас в кладовых. – Они будут нуждаться – о пагубная моя роскошь! о бедственное их томление! – будут нуждаться и в необходимой пище; будут в изнеможении, голодные валяться у ворот наших, не имея даже столько сил в теле своем, чтобы просить; не имея голоса, чтобы рыдать; рук, чтобы простирать их для приведения нас в жалость; ног, чтобы подойти к богатым; не имея столько дыхания, чтобы с большим напряжением простонать жалобную песнь, почитая лишение зрения, это самое тяжкое зло, очень легким и еще благодаря за то, что не видят своих язв. Таково их состояние! 17. А мы, роскошно одетые, будем с важностью возлежать на высоких и пышных ложах, покрытых дорогими коврами, до которых другой не смей и дотронуться, – оскорбляясь и тем, если только услышим умоляющий голос их? Нам нужно, чтобы пол у нас усыпаем был часто и даже безвременно благоухающими цветами, а стол орошен был самым дорогим и благовонным миром, для большего раздражения нашей неги; нужно, чтобы юные слуги предстояли перед нами: одни в красивом порядке и строю, с распущенными, как у женщин, волосами, искусно подстриженными, так чтобы на лице не видно было ни одного волоска, – в таком убранстве, какого не потребовали бы и самые прихотливые глаза; другие – со стаканами в руках, едва дотрагиваясь до них концами пальцев и поднося их, как можно ловчее и осторожнее; иные, держа опахала над головами нашими, производили бы искусственный ветерок и этим, руками навеваемым, зефиром прохлаждали бы жар утучненного нашего тела. Нужно, кроме того, чтобы все стихии – и воздух, и земля, и вода – в обилии доставляли нам дары свои и стол наш весь был уставлен и обременен мясными яствами и прочими хитрыми выдумками поваров и пекарей; чтобы все они наперерыв старались о том, как бы больше угодить жадному и неблагодарному нашему чреву, – сему тяжкому бремени, виновнику зол, сему никогда ненасытимому и самому неверному зверю, которому вместе с потребляемыми им яствами вскоре надобно будет истлеть (1 Кор. 6:13). Для них много значит утолить жажду и водой, а у нас пенится в чашах вино: пей до упоения, даже до бесчувствия, если кто невоздержен! Да еще одно из вин отошлем назад, другое похвалим за его запах и цвет, о третьем начнем с важностью рассуждать, и беда, если, кроме своего отечественного, не будет у нас какого-нибудь иностранного вина, как иноземного завоевателя! Ибо нам непременно должно вести и жизнь роскошную и превышающую нужды или, по крайней мере, славиться такой жизнью; как будто стыдно нам, если не будут почитать нас порочными людьми и рабами чрева и того, что еще хуже чрева.