Перемирие, заключенное ею с княгиней Марчеллой, давалось молодой женщине нелегко. Правда, они обе старались не попадаться друг другу на глаза. Жить под одной крышей в течение шести месяцев оказалось тяжело обеим. Когда их дороги пересекались, они были вежливы, но о любви между ними не было и речи.
Шарлотт-Энн очень не хотелось оставаться вдалеке от Луиджи, хотя это расстояние и укладывалось в семьдесят пять миль. Точно так же она ощущала бы и семьсот. Назначение полковником авиации удерживало его в Риме, и иногда он неделями не появлялся во дворце. Шарлотт-Энн так хотелось переехать вместе с ним на Виллу делла Роза, но ей оставалось только ждать. Каждый раз, навещая ее, он шептал:
— Уже скоро. Потерпи.
Для этого требовалось терпение Иова[18].
Только в январе Ватикан и ди Фонтанези пришли к окончательному соглашению. В конце концов это обошлось семье в пять миллионов лир, не считая пожертвованных Ватикану столь желанных для него трех картин религиозного содержания.
В тот день, когда их брак был официально признан, княгиня Марчелла пришла в апартаменты Шарлотт-Энн. Луиджи находился в Риме, и невестка встретилась со свекровью один на один.
— Мои поздравления, — сухо сказала княгиня Марчелла. — Вы можете быть довольны: у вас один из самых дорогих браков в истории. Я предлагаю следующее: вы получили желаемое, теперь собирайте чемоданы и отправляйтесь к Луиджи. Кроме того, я очень надеюсь, что вы будете держать ваши взгляды, в том числе и политические, при себе. В противном случае вы рискуете подвергнуть опасности вашу жизнь и жизнь вашего мужа. Машина вас ждет.
Хозяйка дома закрыла за собой дверь, даже не попрощавшись.
Но вскоре княгине и церкви пришлось «посмеяться последними». Ребенок Луиджи и Шарлотт-Энн, зачатый во грехе, родился мертвым. И потом, несмотря на то что Шарлотт-Энн регулярно беременела, у нее было семь выкидышей в течение следующих пяти лет.
12
Сначала их совместная жизнь казалась волшебной сказкой, воплощенной в жизнь.
Если не считать проблем с рождением ребенка, для Шарлотт-Энн первые пять лет брака стали практически безупречными. Как только она покинула лишенное любви великолепие «Хрустального дворца», ей показалось, что ее выпустили из темной, душной тюрьмы на веселый, яркий солнечный свет. Да, для этого потребовалось целое состояние и время, но в конце концов она по-настоящему стала княгиней Шарлотт-Энн ди Фонтанези, и Луиджи стал действительно ее мужем.
После приезда в Италию Шарлотт-Энн и ее мать много писали друг другу. В первом письме изобиловали объяснения, а последующие помогали ей справиться с одиночеством жизни во дворце. Приятным сюрпризом оказалось то, что Элизабет-Энн не сердилась на дочь за скороспелое «пароходное» замужество.
«Раз ты счастлива, дорогая, — писала ей мать, — то это единственное, что имеет значение. Я надеюсь, что мы обе сможем путешествовать и навещать друг друга. Я очень тебя люблю, и только одно печалит меня: Италия так далеко-далеко…»
Шарлотт-Энн испытала огромное чувство облегчения, когда прочитала первое письмо. Она снова чувствовала большую близость с матерью. Меньше всего молодая женщина ожидала быстрого материнского благословения. Она была почти уверена, что Элизабет-Энн приедет, но полученное благословение и удивило ее и обрадовало. Таким образом, тысячи миль, разделяющие их с матерью, заставили ее по-новому взглянуть на Элизабет-Энн. Шарлотт-Энн стала еще больше уважать ее. Элизабет-Энн Хейл оказалась сильной женщиной. Только теперь дочь поняла это. Она сожалела только о том, что ей потребовалось так много времени, чтобы осознать это.
Рим быстро стал для Шарлотт-Энн домом. Она поддалась очарованию Вечного города, как это происходило в течение веков со многими, посетившими его. Первоочередной ее задачей стало превращение Виллы делла Роза из надменного дворца в теплый уютный дом. Она отправила массивную резную мебель на склад. В обстановке комнат теперь преобладали медовые оттенки, их заполнили вещи из орехового дерева и мягкий блеск вощеного ситца. Ее утомили дворцы. Ей необходим был дом, где можно было создать семью.
В то время как одну часть дома отделывали заново, они с Луиджи жили в другой. Шарлотт-Энн взяла с него слово, что он не станет смотреть, пока все не будет закончено. Когда же она показывала ему по-новому обставленные комнаты, то очень нервничала. Ее страшило, что мужу не понравится то, что сделано, и он захочет вернуться к старому.