— Что случилось? — спросила Элизабет-Энн. — Что-нибудь не так?
— Не так? Нет, вовсе нет. Кто-то пытается сбить нас с толку, я это чувствую. Явно пахнет жареным. Мне позвонили из «Хошшу инвестментс». Акции полетели вниз, словно сумасшедшие.
— Но… почему? — Элизабет-Энн не сводила с него глаз. — Я думала, что они только что обнаружили новую жилу.
— Которая истощилась. — Лэрри сурово улыбнулся. — Так они утверждают.
— Значит, мы будем продавать? — предположила Элизабет-Энн.
— И да, и нет. Мы будем продавать все, кроме акций «Хошшу». Их мы будем покупать. — Лоуренс сжал губы и кивнул, продолжая размышлять вслух: — Что-то затевается. Старый Мэн Каррузерс не дал бы и слову просочиться, если бы жила иссякла, пока сам бы не продал свою долю достаточно быстро. Но нет, он продолжает покупать. Они, должно быть, натолкнулись на месторождение. Я думаю, что Каррузерс пытается сбить цену, чтобы потом скупить весь пакет.
— Мы тоже покупаем?
— Мы будем из кожи вон лезть, чтобы купить акции до того, как он наложит на них свои жадные ручонки. Продадим все и соберем наличные.
— A… — голос Элизабет-Энн задрожал, — а если ты ошибаешься?
— Тогда, моя дорогая Элизабет-Энн, — весело заявил Лэрри, — нам останется только утопиться. — Он хмыкнул, его лицо засветилось от возбуждения.
Таким Элизабет-Энн его еще не видела. Теперь она поняла, почему он напоминает пантеру.
— Ты иди, — сказал он Элизабет-Энн. — Вечером увидимся. Пока что мне надо поработать. Для тебя и для себя. Я хочу, чтобы к пяти часам у нас с тобой была большая часть акций «Хошшу инвестментс».
В шесть часов вечера Лэрри позвонил Элизабет-Энн домой. Она сама подошла к телефону.
— Fait accompli[3], — сообщил он. — Поздравляю вас, миссис Хейл. Большая часть акций «Хошшу инвестментс» — уж не знаю, хорошо это или плохо, — теперь в наших руках.
— Мне можно радоваться или об этом еще рано говорить? — осторожно спросила она.
— Пока еще рановато. Но дошедшие до меня слухи вселяют надежду. Каррузерс ждал, пока акции не упадут с восьми с половиной до четырех долларов за акцию. Но я его перехитрил и купил все акции по четыре с половиной. Я слышал, на нем лица нет. Особенно с тех пор, как он начал игру со своими собственными акциями и ждал, не выбросят ли их на рынок другие.
— Значит, он вышел из игры?
— Нет, у него еще немного осталось. Немного, но достаточно для того, чтобы попортить нам кровь.
— Что ж, вроде неплохо.
Это было утверждение, а не вопрос.
— Позволю себе сказать — даже очень неплохо.
— А если… — Элизабет-Энн сумела вовремя остановиться.
На другом конце провода раздался смех:
— А если окажется, что я прав, то сколько ты будешь стоить? Это тебя интересует, верно?
— Ну, я имею в виду, что мне хотелось бы знать, но…
— Если, повторяю, если я прав, то можешь прочесть благодарственную молитву. Ты будешь стоить…
Элизабет-Энн затаила дыхание.
И вдруг Лоуренс резко сменил тему:
— Быстренько одевайся во что-нибудь симпатичное. Сегодня вечером мы будем праздновать.
Она крепче сжала трубку.
— Лэрри! Это нечестно. Ты не договорил.
— Действительно, нечестно. — Он усмехнулся.
— Вот так-то лучше. Скажи мне.
— Хорошо. Но помни, что это игра. Точно будет известно не раньше, чем примерно через неделю.
— Я буду… помнить об этом, — дрожащим голосом пообещала она.
— Что же, вот уже час, как ты можешь стоить больше миллиона.
Элизабет-Энн сглотнула и уставилась на телефон.
— Миллион… — выдохнула она.
— Или больше. Или ничего.
— Мне кажется, — медленно проговорила Элизабет-Энн, ошеломленная перспективой потерять или выиграть такой кусок, — я чувствую, что сейчас упаду в обморок.
— Не делай этого, дорогая. Ты всех переполошишь. Ну, ради меня.
— Хорошо, Лэрри.
Когда Элизабет-Энн повесила трубку и посмотрела на себя в зеркало, ее глаза сияли. Будущий миллион уже не казался таким важным.
Он назвал ее «дорогая».
Коляска, запряженная белой лошадью, медленно катилась в темноте под шепот деревьев Центрального парка. Кучер в высокой шляпе расположился на сиденье впереди, а Элизабет-Энн и Лэрри сидели сзади прямо перед сложенным черным парусиновым верхом. Вокруг них огни Манхэттена сверкали и переливались всеми цветами радуги. Город почти окружил их сияющим, как драгоценное ожерелье, кольцом. Над ними темно-синий, словно морская гладь, бархат неба расцветили тысячи бриллиантовых звезд. Они были так близко, что Элизабет-Энн, казалось, могла протянуть руку и набрать целую пригоршню.