Больше сказать оказалось нечего, и в гостиной тяжко замолчали. В высокие окна било солнце, и Стефан смаргивал слезы, пока отец не позвонил – прибежал слуга и задернул шторы.
Пан Ольховский переводил взгляд с отца на сына – видимо, пытался понять, то ли оставить их наедине, то ли, наоборот, задержаться. В конце концов выбрал второе и забросал Стефана вопросами о Державе и цесаре, а потом потащил в конюшню – показывать нового дражанского жеребца.
Юлия стояла в дверях, когда он вернулся.
– Вам так и не дали позавтракать, – сказала она, глядя мимо. Если приподнять рукав на ее левом запястье, там будет тонкий шрам от пореза. От этого воспоминания Стефану стало горько. – Я распоряжусь…
– Не стоит, теперь уж я дождусь обеда.
Юлия не уходила.
– Ваш отец, – она чуть поджала губы, – у него в последнее время приступы хандры, что не так уж странно. Иногда он может показаться чересчур суровым…
Стефан облизнул губы.
– Он… он был суров – с вами?
– Нет. – Она подняла голову, и он встретился глазами с тем решительным, почти мужским взглядом, который ему так нравился. – Нет, нисколько. Я лишь хотела сказать, что если отец показался вам не слишком гостеприимным – повинен в этом не он, а приступ дурного настроения…
– Я знаю, Юленька, знаю. – У девочки еще хватает духу его утешать, как будто не он сорвался от лиха подальше в Остланд, бросив ее наедине со стариком. – Не тревожьтесь об этом.
Она коротко улыбнулась – и охнула:
– Что с рукой, Стефан?
Ожог ныл куда меньше, чем накануне; Стефан успел о нем позабыть.
– Это волк? Матерь добрая… Дайте, я посмотрю…
Тонкие прохладные пальцы скользнули по рукаву, по сжатому кулаку. Он не выдержал, отдернул руку.
– Спасибо, не нужно…
Она пожала плечами, поправила шаль и неслышно ушла вглубь дома.
Гости начали съезжаться после обеда, и первым, слава Матери, появился Марек. Он залетел во двор на бешеном вороном коне, сам похожий на бродягу из тех, что шляются по дорогам таборами. Соскочил наземь, кинулся к Стефану, обхватил, долго не мог ничего вымолвить, только сопел, как в детстве.
– Марек, Марек… Сколько же лет, где ты был, мерзавец, и весточки от него не дождешься…
– Весточку ему. – Марек отпустил его наконец, счастливо засмеялся; глаза сверкали на загорелом измазанном лице. – В Цесареград? Чтобы тебя тут же обвинили в связи с беглым бунтовщиком? Да и мертвым к тому же! Что они сделали с твоей умной головой, Стефко?
– Отцу-то мог писать и почаще… Как же ты добрался?
Брат был весь в поту и пыли; от него пахло лошадью, дорогой, чужим ветром. Стефан не видел его с того дня, как Марек, шутливо отдав честь, умчался в ставку Войты.
Генерала Войту казнили вместе с остальными.
– Как я только не добирался… – начал Марек, но тут на крыльцо вышел старый Белта, и брат побежал, перескакивая через ступеньки, как совсем ребенком бегал, чтоб уткнуться отцу в колени. Старый князь обнял его и долго прижимал к себе; Стефан заметил, что руки у него трясутся.
Радостные всполошенные слуги натаскали воды, и Марек долго отмывался, а потом пришел к брату – взъерошенный, в штанах и рубашке, оставшихся еще с мирных времен.
– Забавно. – Он вытянул руки: манжеты оказались куда выше запястий. – Я не знал, что все еще расту… Тебе не показалось, Стефко, будто все как-то уменьшилось? Дом, комнаты… все.
– Так всегда бывает, когда возвращаешься из путешествия.
Брат встал у окна, накручивая на палец мокрую прядь – привычка, оставшаяся с детства. Отмытый от пыли, он почему-то выглядел старше. По скудным вестям из дома Стефан знал только, что брат был во Флории, пытался выпросить у короля денег на следующее восстание.
– Я не поблагодарил тебя.
– За что, во имя Матери?
– Я ведь даже не знал сначала, – проговорил Марек. – Не знал, почему всех перевели в Цесареград, а меня оставили… А потом пришлось бежать, так что я… Стефко, как ты это выдержал?
– Поистине ужасная участь. – Стефан откинулся на спинку дивана. – Жить во дворце и танцевать на балах. Учитывая, что на самом деле мое место было на плахе…
– Не городи чушь! Ты поехал туда, к ним, чтоб спасти меня, чтоб… Он же продал тебя, Стефко, просто продал – чтоб имение не отобрали!
– Не смей так об отце! – вскипел Стефан. – Он не просил меня ехать, я сам…
– Конечно, сам. Ты старший, ты всегда все делаешь сам. Как бы я ни любил его… ты сам знаешь, старик к тебе несправедлив.
– Не нужно, Марек, – устало проговорил князь. – Ты ничего не знаешь.