— Именно об этом я сейчас и думал, — признался Александр. — Думаю, что да. Этот мир не так велик, как мы думаем.
— Рад это слышать, — промурлыкал Лайнел и добавил своим всегдашним непринужденным тоном: — Я только что вспомнил, что мне надо в Дублин, чтобы решить пару дел. Пожалуй, поеду в дилижансе вместе с Мораном.
— Я с тобой, — предложил Август и взгляд, которым он обменялся с Александром, ясно показывал, что они отлично поняли, что это могут быть за «дела».
Среди могильных плит и кельтских крестов остался только профессор. Он смотрел как Лайнел и Август подошли к остальным, поговорили с Мораном, тот поцеловал руку Эйлиш, обменялся рукопожатием с Оливером, попрощался и пошел к выходу с кладбища. Поколебавшись несколько мгновений, Александр бережно вытащил из кармана сюртука маленький предмет, который втайне от всех перебирал пальцами во время погребения Рианнон.
Это был серебряный медальон, который был на шее миссис О’Лэри, когда она бросилась с утеса. Он осторожно открыл почти отломившуюся крышку и посмотрел на, столь похожее на князя Константина и Эйлиш, лицо. Вода, попавшая в медальон, размыла черты Ласло Драгомираски еще больше, чем близорукость Александра. Но хоть изображение стало нечетким, Александр был рад, что не дал похоронить медальон вместе с Рианнон. Возможно, когда-нибудь Эйлиш будет рада узнать правду, но пока время для этого еще не пришло, особенно учитывая через что ей пришлось пройти за последние несколько недель. Лучше подождать, пока она не достигнет совершеннолетия, о котором говорил Моран. К тому времени она повзрослеет достаточно для того, чтобы решить, хочет она встретиться со своим братом, который по иронии судьбы стал владельцем ее родного дома, или же предпочтет считать себя последним потомком клана О’Лэри.
А вообще, какое значение все это имеет теперь? Уже не важно какие ветви генеалогического древа когда-то были повреждены, если на их концах рождаются новые цветы. Александр вернул медальон в карман и снова посмотрел на Оливера, который нежно положил руку на плечо Эйлиш и развернул ее к себе. Он сказал ей что-то, чего Куиллс не мог слышать, и затем откинул с ее лица кружевную вуаль, словно они стояли перед алтарем… и будто вуаль была белой, а не черной. Эйлиш улыбнулась и собиралась прикрыть глаза, чтобы получить поцелуй Оливера, как вдруг увидела что-то позади юноши и остановила его. Молодые люди, молча, обернулись и Александр, удивленный их реакцией, повернулся в ту же сторону.
Все жители Киркёрлинга направлялись к усыпальнице О’Лэри в почти благоговейном молчании. По склону шли мужчины, держа шляпы в руках, а женщины склонив голову, словно не смея поднять глаза на девушку, которую целых десять лет считали одержимой дьяволом. Фиона с отцом возглавляли процессию, за ними следовал инспектор Фитцуолтер; старик Кевин, даже на кладбище не расстававшийся со своей скрипкой; все такой же угрюмый Рос Уиверн; Мэри МакКоннал, поддерживаюшая безутешно рыдающую Мод… Не было только Брианны МакКоннал и семейства Эш, впрочем, Эйлиш было все равно придут они или нет. Она пробежала глазами по обеспокоенным лицам, останавливаясь ненадолго на каждом из них. Некоторые краснели под ее взглядом и отводили глаза, пристыженные своим недавним поведением. Девушка не сказала ни слова, лишь посмотрела на Оливера, который кивнул ей, взяла его под руку и пошла, так и не покрыв лицо вуалью.
Соседи расступились, давая пройти Эйлиш. Она ни с кем не заговорила, не поблагодарила за то, что они пришли попрощаться с ее матерью. Она покинула кладбище с таким достоинством, в котором Александр, с некоторой гордостью, узнал плоть и кровь Рианнон. Киркёрлинг всегда давал девушке лишь непонимание и презрение в самые тяжелые моменты ее жизни, поэтому и она ничего не была ему должна.
И хотя Эйлиш ни разу не произнесла это вслух, все, кто видел ее уходящей с Оливером, знали, что больше никогда ее здесь не увидят.
Эпилог
К счастью, дилижанс оставил их в пяти минутах ходьбы от порта. Лайнел попрощался с Мораном и погрузился в многоцветное людское море, направлявшееся в сторону набережной. Несмотря на то, что было уже почти девять вечера, место было очень оживленным. На каждом углу стояли зажженные фонари, из окон пабов вырывались теплые оранжевые отблески каминов. Дерзкая луна, словно посмеиваясь, прогуливалась по переполненному звездами небу. Бурча себе под нос, молодой человек пробрался между двумя группами моряков, отодвинул в сторону уличного торговца, толкающего тележку с яблоками, и, наконец, нашел то, что искал: судно под названием «Боадицея»[1].
Отдав матросам распоряжения по поводу багажа, она стояла посреди деревянного трапа, ведущего на корабль. Задумавшись или скорее загрустив о чем-то, даже не заметила, как к ней подошел Лайнел, пока он не заговорил.
— Не делайте такое лицо, я уверен, что вы очень скоро вернетесь в Ирландию. Думаю, у вас еще осталось множество дел на острове. И у князя тоже.
Мисс Стирлинг повернулась к нему. На ней было то же пальто из темного бархата, в котором она прибыла в Маор Кладейш, та же шляпа с серо-черными перьями и те же черные ботинки на высоком каблуке.
— Надо же, мистер Леннокс? — она лучезарно улыбнулась. — Даже не знаю почему, но я вовсе не удивлена вашим появлением.
— Какой же я джентльмен, если не разделю с вами последние минуты на острове? — спросил, подходя еще ближе Лайнел. — Особенно после того, что с нами произошло и объединивших нас интимных моментов «связанных, как же иначе, с достойным сожаления актом прелюбодеяния», как сказал наш приятель судья Дрисколл.
Услышав его слова, она рассмеялась. Лайнел самодовольно наблюдал, как проходящие мимо пассажиры «Боадицеи» оборачивались на девушку, а один даже споткнулся об перекладины трапа.
— Воистину достойным сожаления, — кокетливо согласилась мисс Стирлинг. — Надеюсь, мой поступок не показался вам слишком предосудительным. Полагаю, этот олух-ретроград был готов поверить во что угодно, что представляет женщин в дурном свете, не задавая лишних вопросов. Хотя мне было неприятно участвовать во всем этом.
— Вы прощены. Всегда и до тех пор, когда я буду уверен, что вы будете следовать версии о том, что между нами было, если кто-то спросит об этом.
Она не ответила, но слегка наклонила голову так, что Лайнел увидел в этом жесте скорее надежду, чем согласие. Они сошли на пристань, чтобы спокойно поговорить и не мешать остальным пассажирам, пока не поступит объявление об отплытии. Лайнел рассказал ей про похороны Рианнон и передал слова Морана о бумажной волоките, связанной с оформлением документов о передаче собственности на Маор Кладейш.
— Так что, как видите, — заключил он, разводя руками, — в итоге все закончилось наилучшим образом для вас. Ваши намерения воплотились в жизнь.
— Я предупреждала об этом, мистер Леннокс. Предупреждала о том, что я приехала в Ирландию не для того, чтобы бороться за то, что желают другие, а чтобы заполучить это... хотя на этот раз все заняло немного больше времени, чем предполагалось.
«Кажется, мне следует научиться думать точно также», — подумал Лайнел, не сводя глаз с девушки. Он хотел запомнить каждую черточку ее лица; мазки, которыми художник написал бы ее портрет; картографию Плеяд, украшавших ее щеки, четыре на правой и три слева, черных, как ее глаза и волосы. У него сжалось сердце при мысли о том, что, возможно, это их последняя встреча.
«Однажды вы все-таки влюбитесь, — сказал ему когда-то Рос Уиверн, — и когда это произойдет, вы обнаружите в себе способности творить такие глупости, что сразу вспомните мои слова».
— Получается, — продолжил он, заставляя себя говорить непринужденно, — вы должны быть благодарны мистеру Деланси. Ничего из этого не случилось бы, не реши он убить мистера Арчера. Жаль только, что его modus operandi ((сокр. M.O.) — латинская фраза, которая обычно переводится как «образ действия» — прим.ред.) оказался слишком жесток.
— Слишком не элегантным, — поправила его мисс Стирлинг. — Я могу вынести жестокость, но не пошлость.
— Чтобы сделали вы на его месте? — улыбнувшись, поинтересовался Лайнел
Мисс Стирлинг задумалась, постукивая указательным пальцем по губам и наблюдая, как последние пассажиры поднимаются на борт «Боадицеи».