И отвесил мне поклон по всем правилам дугэльского этикета. Я смотрела, как мягко золотятся его кудри – длинные, как у всех полукровок. И меня бросило в жар, саму, как камни – ни с того ни с сего. А руки – тоже сами – зачем-то принялись комкать край подбитой лисьим мехом накидки.
Принц выпрямился, выстрелил в меня взглядом, точно стрелой в сердце, и покаянно вздохнул.
«Простите меня, госпожа, что я так бесцеремонно пригласил сюда моих соотечественников. Я совсем не желал нарушать границы дозволенного, но, - и смотрел нахально, дерзко, но без высокомерия, - мне очень хотелось узнать новости из первых рук».
«Новости он узнать хотел! Он бы ещё эту чернь в круг силы привёл и там новости узнавал, нахал!» - билось в голове. А взгляд никак не мог оторваться от его лица. Красивого, да, как у любого полукровки. Но глаза у принца были просто волшебными. Я даже почти поверила, что в них есть какая-то неизвестная мне магия, которую я тогда, у воротных камней, не разглядела.
«Госпожа? – принц шагнул ко мне. Стегнул улыбкой, огрел взглядом. – Я прощён?»
Я открыла было рот. Представила, как все – и он тоже – слушают и ждут (и смотрят!), как я пытаюсь вытолкать из себя слова. Закрыла. И быстро закивала, как девчонка, как школьница. Совсем не как королева. Ледяная стерва, ха!
Принц засиял улыбкой ещё ярче – хотя куда уж, казалось бы. Наклонился, взял мою руку и, глядя мне в глаза, словно клеймо ставя, мягко коснулся губами. Уже инесский обычай, в Дугэле непрошеные прикосновения табу. Тем более коснуться колдуньи – уму непостижимо.
Мысль дать сдачи у меня даже не возникла. Я только отшатнулась и прижала руку к груди. А Его Высочество, внимательно глядя на меня, вдруг заявил:
«Да, госпожа, я так и знал, что нет на вас никакой крови».
Я опешила и молча уставилась на него – но, видимо, взгляд был красноречив, потому что принц объяснил:
«В Инессе рассказывают, что у вас на щеке горит печать крови как знак убийства. Вот здесь», - и аккуратно коснулся моей левой щеки.
Я застыла, не вполне понимая, о чём он.
«А ещё говорят, что вы детей едите. Фэйрийских, - добавил принц. – Какие глупости, правда?» – и засмеялся.
Я отпрянула – его смех бил по ушам набатом. А потом развернулась и чуть не бегом бросилась обратно во дворец. Камни визжали в моих комнатах, я крушила всё подряд и никак не могла успокоиться, пока не перенеслась в Битэг. Там, среди тишины, тумана и земли я чувствовала себя спокойно, как в могиле. И вся эта глупость в виде золотых волос, медовых глаз и фэйрийских черт меня совершенно не трогала. Ну, если только чуть-чуть. Самую капельку.
Что на меня нашло? Я, я одна важна – какие ещё волосы, какие глаза? Моя мать была дурой настолько, что меняла этих красавчиков, как перчатки (и от одного из них родила меня). Мать, не я – мне не нужен никто, мне не важен никто, я сама по себе. Я одна, одна, одна – и мне это нравится!
Духи тумана пришли ко мне и убаюкали, утешили – так что когда вернулась во дворец, я была образцом ледяного спокойствия. Какой-то инесский принц, да ещё и второй надо мной посмеялся? Я не могу его убить, но запомню надолго. И на переговорах ему аукнется. Или чуть позже. Неважно.
Придворные шарахались от меня – как обычно. Слуги шарахались – тоже не ново. После обеда я отдыхала в саду, одна среди милых сердцу камней и никого не ожидала увидеть. Меньше всего инесского принца – до первого официально объявленного дня переговоров оставалось больше суток.
«Госпожа, - он снова поклонился, безупречно, как и в прошлый раз. – Я хотел попросить прощения, - сказал, пока я, онемев, его разглядывала. – Я, кажется, оскорбил вас. Ваше Величество, я иногда веду себя как мальчишка. Это недопустимо, знаю. Я позволил себе лишнее. Прошу прощения», - и снова поклон, такой же выверенный, как и предыдущий.
Я прижалась к потеплевшему камню, как идущий на плаху хватается за любую возможность оттянуть казнь. Открыла рот и попыталась объяснить Его инесскому Высочеству, чтобы шёл он… желательно подальше отсюда. До завтра. И извинений мне не нужно. Мальчишка? Да он старше меня года на три!
И вот я пыталась выдавить из себя хотя бы звук, не то что слово. Принц ждал – всё ещё в поклоне. А у меня было одно желание – снова сбежать. Или убить его. Издевается, он же издевается! Как и остальные, пока ещё принцессой была, заставляли меня говорить, чтобы посмеяться. Мамины придворные дамы, учитель – да даже служанки!
«Ваше Величество?» – принц посмотрел на меня недоумённо из-под упавшей на глаза чёлки.
Я выдавила в ответ нечто невразумительное, сгорая от стыда. Отвернулась, прижала руку ко рту – чтобы хоть как-то прийти в себя. И укусила до крови.
Он снова меня коснулся – обхватил мою руку, сжал, убрал от лица. Ну его же учили нашим обычаям, по поклону видно! Как он смеет меня так бесцеремонно касаться?!
Это я смогла выдавить – прокаркать – вполне отчётливо. Крик души. Принц немедленно убрал руки и даже чуть отодвинулся – он рядом со мной успел сесть. Ещё один нарушенный обычай – садиться в присутствии королевы без разрешения. Что он о себе возомнил!
«Простите», - снова вздохнул он и сжал руки – наверное, чтобы меня ненароком меня не коснуться. Но даже не подумал встать.
Я, дыша как после забега, всё-таки выпалила:
«В-в-вы см-м-меётесь н-н-над-д-до м-м-мной?»
«Нет, - быстро откликнулся он. Его рука опять потянулась ко мне, но он опомнился. – Нет, Ваше Величество. Нет».
«А т-т-тог-гд-да з-зачём вы зд-десь?» – я отодвинулась, насколько позволил камень.
«Я просил прощения, - он улыбнулся тенью прежней улыбкой. На этот раз почти робкой. – Только что. И, Ваше Величество – вы спасли мне жизнь. Я благодарен. На самом деле я в долгу перед вами…»
Я отмахнулась, отвернувшись, и он замолчал. Но ненадолго – я тогда ещё не знала, какой он страшный болтун, этот второй принц Инессы.
«Можно мне приходить сюда иногда, Ваше Величество? Здесь очень тихо и так легко дышится – это почти напоминает мне море, - я дёрнулась, а он, будто не заметив, продолжил: – Вы мне разрешите?»
Я почему-то кивнула. И он остался. Он молол какую-то чушь про торговцев, про фэйри и про морской народ даже. Он признался, что это его первая поездка так далеко от дома. Что он всегда мечтал побывать в Гленне, а о Дугэле и мечтать не мог. Что у нас удивительная магия и странная земля. Что он скучает по морю. И по дому скучает тоже, а ещё волнуется, знает ли его семья, что он жив, что прекрасная королева Дугэла спасла его. Я перебила, вставив, что его семье я уж конечно дала знать сразу же, а его самого не спасала, просто разрешила ступить на нашу землю, как и должна была. И совершенно не понимаю, как он мог продержаться два дня в море.
«Меня хранили», - сказал он со странной улыбкой, от которой у меня ёкнуло сердце и во рту сделалось гадко, точно как раньше, когда я не могла пользоваться магией, а все вокруг – до последней служанки – хоть немного да колдовали. Неприятное чувство усилилось, когда я поймала взгляд инессца – ещё более странный, чем улыбка. В нём было что-то новое – что-то совершенно новое, такое, что никто до него ко мне не относил. Я не могла понять, что это.
Он так же смотрел на меня на следующий день, от чего я заикалась ещё больше и только гордость не дала мне снова сбежать. Я не понимала, что со мной творится, но это что-то было совершенно точно связано с инесским принцем.
Полагаю, ему было скучно в Дугэле – чем ещё объяснить его постоянные попытки оказаться со мной поблизости? Я полагала сначала, что это такая дипломатическая тактика, чтобы смутить меня, обмануть и выгадать больше привилегий для Инесса. Злилась от этого всё сильнее. Не один и не два раза даже выходила из себя – на переговорах, в присутствии его свиты (в которую он отобрал, стыдно сказать, инесских торговцев – чернь, простолюдины) и просто один на один. Его Высочество, казалось, ничего не замечал. Ему стоило улыбнуться и пристально посмотреть на меня, как я тут же замолкала и тихо горела, разрываясь от желания смотреть на него, быть рядом – и от гордости, напоминавшей, что никому, кроме меня самой до меня дела нет. Я, конечно, видела, что точно так же принц ведёт себя с моими придворными дамами и со служанками. Он запросто говорил со всеми – начиная от мальчика на побегушках и заканчивая моим советником. И мне хотелось раскроить череп советнику и четвертовать мальчика, но Его Высочество поворачивался ко мне, и желание затухало – как и гордость.